Демоны Микеланджело - [49]

Он повернулся и широкими шагами помчался к зданию Синьории: требовалось без проволочек получить разрешение на доступ в карантин.

* * *

Пальцы синьора Содерини напряженно постукивали по подлокотнику кресла — он дорожил добрыми отношениями с синьором Буонарроти, ценил его талант скульптора и даже готов признать, что изваяние, судьба которого обеспокоила любезного Микеле, само совершенство. Конечно, он может ходатайствовать перед подеста или перед самим гонфалоньером о допуске в карантин, но власть любого политика во Флоренции сегодня ограничена. Синьор Содерини скосил взгляд на монахов, бродивших кругом без всякой видимой цели, добавил, — эта власть ограничена законом. Он указал на большое, тонкой работы распятие и добавил — и Господом Иисусом. Без экивоков это означало, что никакое решение в Синьории не будет принято без неофициального одобрения отца Джироламо. В число людей решительных синьор Содерини не входил, зато упорно верил в то, что называется «компромиссом». Микеланджело встал и хотел уйти — в конце концов, лично он не политик, ему уже случалось нарушать закон. Ограда в карантине невысокая — перескочит, территория — скромная, найти статую будет несложно. Он управится за пару часов. Дальше видно будет.

Синьор Содерини поднялся, подхватил посетителя под локоть, вывел на галерею и пошел рядом с ним, принялся вполголоса оправдываться. Все сколько-нибудь заметные члены городского совета ведут себя с большой осторожностью, потому что ситуация чревата! Были достигнуты… гхм… некоторые договоренности. Компромисс! В общем, стало доподлинно известно, что у синьоры аббатисы несколько дней назад похитили облачение, поэтому подеста был вынужден снять с нее обвинение, за отсутствием иных подтверждений причастности этой дамы к прискорбному происшествию.

Ее уже готовились отпустить, но отец Джироламо, — синьор Содерини многозначительно кашлянул, — известный своей прозорливостью, притащил в Синьорию буквально за руку правоведа Таталью, который со всеми формальностями выдвинул аббатисе обвинение в убийстве синьоры де Розелли, с целью завладения имуществом оной. Каковы его аргументы?

Аббатиса Мария прибыла в окрестности Флоренции из монастыря чрезвычайно быстро, едва ли не раньше, чем прислуга известила поверенного синьоры, проживавшего в городе. На дознании матушка Мария сообщила, что узнала о смерти кузины из письма, автором которой полагала отца Бастиано, духовника покойной. Однако же, сличив письмо с образчиком почерка падре, подеста убедился, что письмо было грубой подделкой. По настоянию святого отца он приказал изъять и осмотреть багаж матушки Марии, в котором обнаружился отдельный сундучок со снадобьями.

Приглашенные в качестве консультантов доктора утверждают, что многие из этих снадобий, включая настойку красавки, являются ядами по своей сути. Это заявление настолько возмутило уважаемую аббатису что… — синьору Содерини пришлось некоторое время собираться с духом, чтобы закончить фразу, наконец он выдавил:

— Она… она потребовала Божьего Суда.

— Матерь Божья! — от такой новости Микеланджело замер, как вкопанный посреди галереи, на него сразу же наткнулось двое писцов и судейский чиновник. Чиновный мир не любит праздности.

— Да. Его святость приказал раскладывать костер…

— Что? — он отказывался верить своим ушам.

— Нам с большим трудом удалось отговорить устраивать костер на главной городской площади, а ограничиться маленькой площадкой перед тюрьмой. Такая мера избавит городские власти от нужды усмирять беснующиеся толпы, но мало изменит существо дела. Вы представляете, что будет, когда он спалит картезианскую аббатису?

— Интердиктом дело не обойдется.

— Какой там «интердикт», — голос синьора Содерини понизился до шепота. — Картезианцы добьются признания его еретиком, Понтифик объявит крестовый поход против ереси, нашу добрую Флоренцию превратят в новый Монсегюр: Рим пошлет сюда армию, Испания пошлет сюда армию, турки пришлют сюда армию. Наемники разнесут город до последнего камня. Нашему городу нужна собственная, регулярная армия. Пока мы будем полагаться на кондотьеров, никто в целом мире пальцем не пошевелит, чтобы нам помочь! Прости, Микеле, но среди руин твою античную статую некуда будет поставить… — он утер выступивший пот, а потом хлопнул себя по лбу. — Ох! Совсем запамятовал: брат переслал тебе записку от эчеленца[35]. Вот, возьми.

Запечатанное письмо источало знакомый запах благовоний. Микеланджело размял его в пальцах и чуть заметно улыбнулся — ужели его удостоил встречи сам эчеленца ордена картезианцев? — одним движением он сломал печать.

Записка состояла всего из двух строчек, каждая в несколько слов.

Название монастыря. Имя.

Он быстро спрятал записку в рукав, тут же испросил у синьор Содерини разрешения присутствовать на Божьем суде.

Кто может ему запретить? Божий суд — это публичное испытание.

* * *

На узкую площадь перед тюрьмой набилось столько народу, что Микеланджело пришлось основательно поработать локтями и кулаками, чтобы проторить себе дорогу в первые ряды, и остановился рядом с древком алебарды — городские стражники оцепили часть двора, на которой раскладывали костер. Скромно одетый молодой человек поднес к дровам факел. Они мгновенно занялись высоким ясным пламенем, ветер подхватил его, поднял высоко вверх — искры разлетелись над толпой, исторгнув испуганные крики.