Демон пустоты - [33]

– Однажды я исчезну, уеду куда-нибудь подальше, – затягивалась сигаретой Мэгги. – В тот день, когда мне покажется, что я больше не так интересна, как все эти девчонки, ты меня больше не увидишь.

– Не все ли равно, что я думаю о твоей внешности? Главное, что ты мне нужна, – обрывал разговор я.

– Когда-нибудь ты поймешь, в чем тут загвоздка, – шевельнула плечами она. – Неважно, что я твоя мать. Когда на тебя смотрят как на старую клячу и слушают из привычки, по традиции, а не из интереса, – это хуже, чем смерть.

Не знаю, как ей удавалось держаться все эти годы. Вокруг нее вилось столько тинейджеров, которые ей нравились и образом мыслей, и своей восторженностью, что впору было составлять списки. Она хотела подружиться с каждым и в любом придурке находила что-то особенное. Не пользовались ее любовью только прямолинейные мужланистые парни, делавшие ставку на то, чтобы понравиться девчонкам и затащить их в кусты. Один раз она чуть не зарезала придурка, который пытался назойливо клеиться к ней, – никогда не давала спуску никому, кто пытался ее оскорбить. Глаза сверкали, как черные дыры. И все-таки моя мать никогда не выходила за рамки всеобщей сестры, которую стыдно, но сладко вожделеть. А когда появился Клайв, Мэгги слетела с катушек. Совершенно, бесповоротно, безумно.

Это было видно любому, если он не ослеп. И чем сильнее она пыталась это скрыть, тем очевиднее становился секрет. С того самого поцелуя прошло три года, в течение которых она старалась держать его подальше от себя, но каждый раз, стоило ему без разрешения припереться ко мне домой, их несостоявшаяся связь воспламеняла воздух, словно напалм. Я хотел ее презирать – и стал бы, если бы не индейский голос и пальцы, извлекающие из постаревшей гитары сумасшедшие ритмы. Мне уже было шестнадцать, и я вполне мог оценить своеобразие своей матери. Мэгги была красива и знала ответ на вопрос о смысле жизни. И, черт, она не выглядела на свои тридцать!

Клайв был очень высоким, тощим ботаником с копной светлых волос. Можно было бы назвать его слащавым, если бы не стальные глаза. Большую часть времени он молчал, и это молчание выводило Мэгги из себя. Иногда она вставала прямо перед ним и смотрела в глаза, снизу вверх, посмеиваясь, словно ожидая, что он склонится, попытавшись неловко ее поцеловать, но Клайв никогда этого так и не сделал.

Даю зуб, ему хотелось, но что-то в нем не позволяло. Я бы назвал его слабаком, но Мэгги так не думала. Похоже, неумение перейти предел и взвинчивало ее. Иногда она стояла у зеркала и смотрела себе в лицо, словно укоряя за что-то. Она разбивалась о Клайва как о стену. Это напоминало неистовство Курта Кобейна, отчаянно кидающегося на усилители, – Мэгги точно так же швыряла волны безумия в Клайва, а тот только изгибал уголок губ в несмелой улыбке.

– Я красивая? – спрашивала она.

– Очень, – кривился я, потому что это было правдой, и обычно тянулся за сигаретой. – Почему ты не вышла замуж?

– Я не хочу выходить замуж. Это выглядит уродливо.

Иногда мы стреляли на пустыре. Разрешения на оружие у Мэгги не было, но она все равно хранила пистолет, не опасаясь обыска, хотя о ее пристрастиях знали почти все мои одноклассники. Тяжесть рукояти пробуждает внутри что-то неописуемо древнее, инстинкт стрелка. Мы ставили пустые банки из-под пива на холм пустыря и палили по ним, подсчитывая очки. От отдачи вскоре начинала болеть рука, но останавливаться не хотелось. Мэгги откидывала волосы с лица и залихватски прищуривалась, переступая тяжелыми ботинками по грязному холму. Мне хотелось, чтобы она обняла меня, но я никогда об этом не говорил.

Иногда Клайв лежал у нее на коленях, а Мэгги смотрела в пустоту. Это не могло долго продолжаться, потому что равновесие нарушилось. Льюис перестал щеголять заросшим шрамом и как-то сказал о том, что вовсе моя мать не такая уж и замечательная. Что она просто остановилась на одной ступени и отчаянно боится постареть. Наверное, это он тоже вычитал у Фрейда. Другие начали его поддерживать, потому что их прыщавые фобии Мэгги надоели.

– Я хочу обмануть всех. Весь мир, – как-то сказала она, приблизилась и посмотрела в глаза. – Мы могли бы взять и спутать все планы. Остановить время.

Я не понял, кого она подразумевает под этим «мы», но готов был биться об заклад, что Клайва никогда не хватит на такую затею. Не было в нем стержня, как в Мэгги, этих черных звезд, хотя он всегда отвечал «да».

Мне было нечего сказать. Даже если бы я захотел что-то выдать, вряд ли сумел бы открыть рот и выложить это. Что-то заканчивалось – бесповоротно, безвозвратно. Все парни расходились, наша тусовка распадалась, она потеряла свою естественность, все перестали быть равны. Хотелось взять Мэгги за руку, увести куда-нибудь, но мне было нечего ей предложить.

– Ты мне нужна, – это единственное, что я смог тогда сказать.

Вечером она взяла бритву и располосовала все лицо.

Октябрь 2005 года

БЛЮЗ-АНАРХИЯ

Они всегда начинают смеяться, стоит заговорить о серьезных вещах. Либо сразу заливаются, как полоумные, либо просто растягивают губы в усмешке, чтобы дать понять, что ты – параноик, ушлепок, истерик, чтобы стек маленькой струйкой, еще даже не начав.