Демон пучины - [10]

Голова была легкая, а настроение бесшабашное, как в юности. За обедом королева выпила несколько бокалов легкого вина. Уходя в спальню из столовой, она спиной почувствовала тот знаменитый взгляд Конана, которым он раздевал любую понравившуюся ему женщину. Но сейчас она была уверена — причиной этому было не простое влечение, подогретое вином. К ней возвращался прежний любящий муж.

Темная фигура, внезапно появившаяся рядом с Зенобией, заставила ее вздрогнуть. Тут же сильные, но ласковые руки обняли ее так, что перехватило дыхание.

— Я ждала, но не слышала, как ты вошел, — слабея, проговорила королева в самое ухо Конана.

— Ты забыла, милая, что я в молодости был вором. Прокрадываться незаметно — моя профессия.

— И что же ты хочешь украсть сейчас? Золото, драгоценности? Ты выбрал удачно — в королевском дворце есть что взять. — Зенобия получала острое наслаждение от этого ночного разговора с любимым мужчиной, не выпускавшим ее из объятий. В каком-то странном тягучем сладострастном подобии танца они двигались к постели, — умудренные опытом, а потому оттягивая сладкий миг близости.

— Нет, сегодня я пришел не за сокровищами, — голос Конана чуть прерывался, ему самому нравилась эта игра, — где-то здесь во дворце, я слышал, есть женщина. Говорят, красивей ее нет во всей Аквилонии. Я украду ее.

— Женщина? — притворно удивилась Зенобия. — И кто же она?

— Королева! — жарко выдохнул ей в ухо ночной гость и, подхватив на руки, почти теряющую сознание, отнес на кровать.

Наступившее утро можно было бы назвать настоящей идиллией. За столом все казалось удивительно вкусным и свежим. Король и королева, сидя за поздним завтраком, как новобрачные, вздрагивали от любого прикосновения рук и не смели поднять друг на друга глаза. Когда Зенобия говорила что-то, обращаясь к мужу, он так откровенно смотрел на ее губы, что она тут же, покраснев, умолкала. Заметив на руке жены золотой браслет, Конан вспомнил, что давным-давно это был его свадебный подарок. К своему стыду, он не смог бы точно назвать дату. Проследив за взглядом мужа, Зенобия улыбнулась и тихо сказала:

— Он всегда был для меня талисманом. Я почти никогда не снимала его. — Она умолчала о том, что значило «почти», хотя в это короткое слово вместились ее бессонные ночи, черное от пьянства лицо мужа и очередная наглая красотка, с хозяйским видом ерзающая у него на коленях. Но даже самая гордая женщина умеет прощать. Во взгляде Зенобии, обращенном на короля, не было ни следа упрека. Так же тихо, но вложив всю свою прошлую горечь, она закончила:

— Я надела его, как только беда ушла из нашего города. И надеюсь больше не снимать.

Конан оценил тактичность жены и понял намек. Разряжая обстановку, он, притворно хмурясь, спросил:

— Так это, значит, своему свадебному подарку я обязан царапинами на спине?

Зенобия вновь покраснела. «Я чувствую себя девчонкой под его темным взглядом», — подумала она, и радуясь, и боясь спугнуть вновь обретенное счастье.

Конан вызвал слугу и приказал немедленно вызвать во дворец самого лучшего ювелира в городе.

— И пусть захватит все самое лучшее и дорогое, что у него есть!

После этого на площади перед дворцом было объявлено, что в ближайшие три дня певцы, музыканты, акробаты и фокусники получат деньги из королевской казны, если будут без устали развлекать горожан, и награду лично от короля за лучшее посвящение королеве.

Дворцовая кухня напоминала жерло вулкана. Горы мяса и овощей лежали на столах в ожидании умелых рук кулинаров. Кондитеры, задыхаясь в облаках сахарной пудры и ароматных специи, лезли из кожи вон, стараясь поразить гостей праздничного ужина своим искусством. Придворные дамы загоняли служанок, примеряя многочисленные платья, досталось и нерадивым мужьям, не позаботившимся вовремя о новых нарядах и украшениях.

Вечером, кроме королевского стола, накрытого в парадном зале, сотни изысканных блюд и кувшинов тончайшего вина были вынесены прямо на площадь перед дворцом.

В память о спасенной столице король первой осушил чашу, наполненную водой Хорота.

Королева сияла во главе стола рядом со своим повелителем, и никто из присутствующих ни на мгновение не усомнился бы в том, что это самая красивая женщина в Аквилонии.

— Любой твой каприз будет исполнен немедленно, только прикажи, — шепнул Конан, любуясь маленьким точеным ушком любимой.

Зенобия ответила ему сияющим взглядом, в котором так ясно читалось ее желание, что киммерийца пробрала дрожь до самых кончиков пальцев.

— Но мы не можем сейчас оставить праздник…

— Хорошо, — смеясь, сказала королева, откровенно любуясь его замешательством, — тогда лучше я тебе что-нибудь подарю.

— Что? — удивился Конан.

— Прикажи нарисовать мой портрет и повесь его в парадном зале!

— Прекрасная мысль! Завтра же найду лучшего художника!

Пир продолжался. К общей радости, он не имел ничего общего с теми недавними застольями без повода и без меры. В середине вечера король с королевой, как им показалось, незамеченными, покинули праздник. Придворные переглянулись: кто понимающе, кто удивленно, а кто — и с завистью.

Внизу на площади в компании веселых горожан пил вино счастливый Зубник, изредка проверяя широкий боковой карман, где позвякивали в кожаном мешочке пожалованные королем золотые монеты, и борясь с искушением немедленно побежать домой и пересчитать. Он уже заранее прикидывал, насколько сможет сократиться срок его службы благодаря щедрому подарку Конана.