Демон пучины - [11]

Веселье заканчивалось, горожане возвращались к своим обычным делам, лишь во дворце праздник, казалось, задержался надолго. Каждое утро, тихо напевая, Зенобия сама украшала столовую цветами, сияющим взглядом встречая Конана, вернувшегося с утренней конной прогулки или купания. Все государственные дела улаживались сами собой, отнимая совсем немного времени, после чего, умирая от любопытства, король спешил на южную галерею дворца, узнать, как продвигается работа над портретом жены.

Художник — черноволосый коренастый мужчина с большими руками и грубоватыми повадками, похожий, скорей, на кузнеца, работал молча и даже на вопросы отвечал коротко и не сразу. Он почти не улыбался и в разговоре никогда не смотрел в лицо собеседнику. Несмотря на это даже те короткие ответы, которые удалось вытащить из него любезной Зенобии, говорили о хорошем воспитании и недюжинном уме мастера. Он назвался Иш-шой и о себе сообщил только, что родом из Турана. При взгляде на неоконченный портрет жены Конана каждый раз охватывало детское чувство восторга, почему-то смешанного с тревогой. Казалось чудом, как из хлопотливых маленьких мазков краски на холсте получается улыбка, глаза, волосы красивой молодой женщины. Однажды киммериец случайно застал художника смеющимся какой-то шутке Зенобии и неприятно поразился почти полному отсутствию у него зубов. Заметив пристальный взгляд короля, тот смешался и пробурчал что-то невразумительное о долгой жизни на севере, голодных краях и болезни. Наконец, портрет был готов. Стоя рядом с мужем, Зенобия любовалась прекрасной работой, даже чуть-чуть сомневаясь, что изображенная красавица с цветами в руках — она сама. Был тихий теплый вечер из тех, что располагают к негромкой душевной беседе и навевают дремоту.

— Завтра утром повесим его в парадном зале, — заглядывая в глаза Конану, сказала королева и улыбнулась.

— Если хочешь, мы можем это сделать прямо сейчас.

— Нет, нет, пусть постоит здесь. Пойдем, у нас еще много дел, — Зенобия взяла мужа за руку и потянула за собой. Киммериец в очередной раз поразился произошедшей в них обоих перемене. Как будто светлая сила содрала с них груз прожитых лет и обид, выполоскала души, согрела сердца и вновь соединила их руки. От одного взгляда на стоящую рядом с ним женщину кровь начинала кипеть в жилах, губы пересыхали от страсти, в голове мутилось.

— Не забудь щедро наградить Иш-шу, — говорила Зенобия, уже идя по коридору в спальню.

Утро деликатно заглядывало в королевскую спальню. Солнечный луч, пройдя сквозь тонкий полог кровати, казалось, порозовел от смущения, увидев разметавшихся по постели обнаженных любовников. Оба проснулись быстро.

— Прикажи сейчас же повесить портрет и накрыть стол. Я сегодня хочу завтракать в парадном зале, — Зенобия с улыбкой собирала разбросанную по полу одежду. — Если хочешь, можешь искупаться вместе со мной, а я потом позабочусь о цветах.

Конан с интересом наблюдал, как мастер вставляет картину в приготовленную дорогую раму. Художника рядом не было, и никто из слуг еще не видел Иш-шу нынешним утром. Повесить портрет на стену король решил сам, он не хотел, чтобы, даже нарисованной, его жены касались чужие руки. Двое слуг помогали ему, поддерживая раму снизу. Конан снова залюбовался прекрасным лицом Зенобии.

В тот самый момент, когда картина заняла свое место, душераздирающий вопль, приникая сквозь стены, донесся до короля.

Глава 6

Никто не смог бы узнать в этом жутком вое голос Зенобии, но сердце подсказало Конану: что-то случилось именно с ней. Сбивая с ног слуг и придворных, король бежал в покои жены. Дверь была заперта, Фрасина, молоденькая служанка королевы, без сознания лежала в коридоре. От нее ничего добиться не удалось, придя в себя, она не смогла даже говорить, а только мычала и бестолково махала руками. Разума в ней осталось не больше, чем у новорожденного котенка. Начиная терять терпение, Конан приказал ломать двери. Но тут с другой стороны послышался глухой голос, едва напоминавший голос Зенобии:

— Не надо ломать. Я открою. Войдет только мой муж. Любого другого, кто попытается это сделать, я убью.

Послышался короткий шорох, и одна из створок немного приоткрылась. В другое время киммериец надолго бы задумался, если бы у него спросили, что такое страх. Он догадывался, что там, за дверью с его близким человеком произошло что-то ужасное. Сейчас ответом на этот вопрос было бы его теперешнее состояние, когда нога не поднимается, чтобы шагнуть в приоткрытую дверь. Эти мысли вихрем пронеслись у Конана в голове, но он взял себя в руки и вошел в темноту. Почему-то плотными шторами были закрыты все окна, первые несколько шагов он сделал, не видя, куда идет, и больно ударился коленкой. Тут же за спиной послышался шум: дверь снова задвинули чем-то тяжелым. Рядом прошуршали одеждой.

— Зенобия! — позвал король в темноту, — Ты здесь? Что случилось?

Ответом ему был тяжелый то ли вздох, то ли всхлип. Глаза быстро привыкли к темноте, и уже можно было различить женский силуэт в глубине комнаты около низкого столика.

— Зенобия! Не молчи! Скажи что-нибудь, — Конан двинулся прямо к ней.