Демон Максвелла - [49]

— Он опять сердится, — переводит Джекки. — Говорит, что если мы не вернемся в машину, то он уедет без нас.

Но и за рулем его раздражение не ослабевает. Весь оставшийся путь до Туннеля Сераписа он проклинает нас за то, что мы так долго рассматривали какие-то грязные могилы. Мы пытаемся умерить его гнев, предлагая жвачку и приглашая спуститься вместе с нами к гробницам Сераписа. Это что, лезть в дырку, как ящерица?! Да никогда в жизни!

Мы оставляем его возиться с двигателем и идем по песку, следуя по тропе из оборванных билетиков ко входу в подземный храм. Это широкая, уходящая вниз расщелина, прорезанная в известняке и ведущая к высокой прямоугольной двери. Она напоминает крутой спуск к подземному гаражу для пустынных грузовиков.

Вооруженный араб внизу забирает у нас пиастры и выдает нам три половинки разорванных надвое билетиков, кладя другую половину в довольно внушительную стопку. Мы входим внутрь и поворачиваем налево по просторному коридору, грубо вырубленному в земле. Другой охранник требует дополнительной платы и разрывает наши половинки еще надвое. Потом торжественно возвращает нам обрывки, складывает уже четвертинки билетов в другую пыльную стопку и машет нам рукой, указывая дорогу. Чем дальше мы продвигаемся, тем становится темнее. Мы еще раз сворачиваем не то налево, не то направо — я уже не могу разобрать — минуем еще одну высокую дверь и оказываемся в главном коридоре.

Это обычный туннель, вырезанный в цельном камне, с высоким потолком, ровным полом и грубо отесанными стенами, достаточно большой, чтобы вместить линию подземки: здесь могли бы спокойно разминуться два поезда и еще осталось бы место для бомжей и уборочных машин. Однако он абсолютно пуст. Он уходит далеко вперед и теряется в сумраке.

Рассеянный свет в него попадает из больших помещений, вырубленных по очереди справа и слева приблизительно на расстоянии двадцати шагов друг от друга. Эти помещения представляют собой одинаковые идеальные кубы со стороной в сорок футов, с шероховатыми стенами. Они чуть выше самого туннеля, а пол их опущен вниз приблизительно на один человеческий рост.

В каждом помещении находится по огромному гранитному саркофагу с чуть сдвинутой в сторону крышкой, чтобы можно было заглянуть внутрь и убедиться, что он пуст. За исключением выгравированных на них надписей, все саркофаги абсолютно идентичны — все вырезаны из цельного темно-красного гранита и все производят суровое и мрачное впечатление. Каждый настолько огромен, что в него можно было бы загнать машину Тадда и накрыть ее крышкой.

Сколько бы вы ни продвигались вперед по этой жуткой подземке, ничего не меняется: комната за комнатой — одна налево, другая через несколько десятков шагов направо, во все ведет сводчатый вход, в каждой — мрачная гранитная гробница, и даже десятитонные крышки сдвинуты под одинаковым углом, чтобы продемонстрировать, что все давно разграблено.

— Это бычьи саркофаги, — сообщает нам Малдун. — Для жертвенных быков. По одному в год в течение многих тысяч лет.

Мы спускаемся по железным ступеням в одну из усыпальниц и останавливаемся у гигантского саркофага. Мне удается дотянуться до крышки. Малдун рассматривает надписи на гранитных боковинах, пока не обнаруживает изображение жертвы.

— Бык должен был выглядеть именно так: он должен был иметь на заду именно такой рисунок, плюс два белых волоска в хвосте и родимое пятно в виде скарабея под языком. Вот, посмотрите.

Гранитные бока огромного полого ящика ровные, как стоячая вода.

— И тем не менее все археологи сходятся на том, что это было сделано медными инструментами. Никаких других в то время не существовало. Для того чтобы просверлить в таком камне маленькое отверстие современной скоростной алмазной дрелью, потребуется неделя, а этим бедным резчикам археологи не дают ничего, кроме меди.

Все это производит какое-то жуткое впечатление, выбивающее почву из-под ног, — такая точность в таком древнем творении. Джек в растерянности обходит эту чудовищную загадку.

— Черт побери, как же они жили? Забудем даже сейчас об этих чертовых орудиях. Даже если бы у них были лазеры и червячные винты — даже тогда это было бы непросто сделать.

— Никто не знает, зачем они это делали. Может, изначально в эпоху Тельца это являлось чем-то вроде символического кладбища, а потом все настолько привыкли, что продолжали делать это из года в год. Но точно никто не знает.

Джек Черри не может этого переварить.

— Тут есть какое-то извращение, вам не кажется? Какая-то...

— Глупость, — договаривает Малдун. — Что наводит меня на мысль: а не пора ли взглянуть, не уехал ли наш водитель.

Когда мы добираемся до машины, то застаем Тадда в такой ярости, что он не только не хочет везти нас обратно, но даже и смотреть на нас не желает. Он стоит, уставившись в сторону Каира, и заявляет, что мы его ограбили, лишили дневного заработка и чаевых. Он утверждает, что будет сидеть и слушать радио, пока из Гизы не подойдет какой-нибудь караван верблюдов с туристами. После путешествия на вонючем корабле пустыни любой из них будет готов обменять его на место в роскошной машине и компенсировать то, во что ему обошлось наше лоботрясничанье.