Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия - [27]

— Вы, американцы, — заявил он, — смотрите на мир глазами, словно лишенными век. Вам требуется ослепительный блеск и торные дороги. А если тень, то такой густоты, чтобы ее можно было резать ножом. Красоту, смягченную виргинской зимой, вы уже не воспринимаете.

Миссис Ли решительно отвергла подобное обвинение. Просто, возразила она, в отличие от Европы Америка не истаскала до дыр своих чувств. У нее еще все впереди, она ждет своих Бёрнсов и Вальтеров Скоттов, своих Вордсвортов и Байронов, своих Хогартов и Тёрнеров.

— Вы хотите персиков весною, — сказала она. — Дайте нам десять веков с жарким солнечным летом, а потом уже, если угодно, жалуйтесь, что наши персики не так сочны, как ваши. За такой срок, возможно, смягчатся даже наши голоса, — добавила она, многозначительно взглянув на лорда Ская.

— Где нам спорить с миссис Ли, — обратился тот к Рэтклифу, — она кончает как адвокат и тут же начинает как свидетель. Даже речи из уст прославленной герцогини Девонширской[22] не были и вполовину так убедительны, как произнесенные голосом миссис Ли.

Рэтклиф слушал с неослабным вниманием, согласно кивая всякий раз, когда ему казалось, что этого хочет миссис Ли. Он многое бы дал, чтобы разобраться, что такое тона и полутона, цвета и гармония цветов.

Так, за разговорами, они прибыли в Маунт-Вернон и двинулись вверх по солнечной тропинке. У могилы Вашингтона они, как все добрые американцы, остановились, и мистер Гор произнес краткую речь, в которой слышалась затаенная скорбь.

— Было бы много хуже, — сказал он, обозревая надгробие эстетическим взглядом цивилизованного бостонца, — если бы здесь вздумали наводить красоту. В своем нынешнем виде это надгробие — несчастье, которое может постичь каждого. Не будем из-за этого слишком огорчаться. Подумайте, что бы мы испытали, если бы какой-нибудь из комитетов конгресса решил его реконструировать, одев белым мрамором с готическими башенками снаружи и позолотив по наложенной машинным способом штукатурке внутри.

Маделина, однако, придерживалась иного мнения: в том месте, где памятник стоит, он коробит глаз, нарушая гармонию пейзажа, и противоречит ее представлениям о покое в могиле. И снова Рэтклиф не понял, что она хотела сказать.

Они отправились дальше и, миновав лужайку, вошли в дом, где их глаза, уставшие от резких красок и форм большого города, с наслаждением отдохнули на источенных временем панелях и покрытых пятнами стенах. Несколько комнат имели жилой вид, и в массивных очагах пылал огонь. Все они были вполне сносно обставлены, и ничто в них не вызывало досадного чувства от новшеств и переделок. Путешественники поднялись по лестнице, ведущей на верхний этаж, и миссис Ли чуть было не рассмеялась при виде комнатушки, которая служила генералу Вашингтону спальней и в которой он умер.

Каррингтон тоже не сдержал улыбки.

— Наши старые дома в Виргинии по большей части все таковы, — пояснил он. — Анфилада просторных зал внизу и жалкие каморки наверху. Дом в Виргинии был своеобразной гостиницей. На время скачек, или свадьбы, или танцев он наполнялся снизу доверху, и никто не видел ничего дурного, когда в такую спаленку набивалось с полдюжины людей. А если комната была побольше, посередине вешали простыню, и она отделяла женщин от мужчин. Что же касается утреннего туалета, в те времена не увлекались холодным душем. Небольшого омовения нашим предкам хватало надолго.

— Вы и сейчас в Виргинии так живете? — спросила Маделина.

— О нет. Это все в прошлом. Теперь мы живем, как все сельские жители, и пытаемся расплатиться с долгами, которыми не были обременены наши отцы. Они жили как живется. Держали полные конюшни лошадей. Молодые люди разъезжали верхом по всей округе, держали пари на скачках, играли в карты, бражничали, устраивали кулачные бои и волочились за женщинами. Никто не знал, чего она стоит, пока пятьдесят лет назад не разразилась катастрофа и все это кончилось.

— Совсем как у нас в Ирландии! — воскликнул Данбег, проявляя живой интерес: он как раз вынашивал замысел своей статьи для «Куотерли». — Полнейшее сходство! Даже дома такие же.

Тогда миссис Ли спросила Каррингтона напрямик: значит, он сожалеет о разрушении прежнего социального уклада.

— Как не жалеть, — отвечал Каррингтон. — Что бы там ни было, но из него вышел Джордж Вашингтон и целая плеяда людей той же породы. Правда, думается, мы и нынче могли бы ковать стоящих людей, если бы перед нами лежало такое же поле деятельности.

— Значит, будь это в вашей воле, вы возродили бы тогдашнее общество?

— К чему? Оно не сумело себя отстоять. Сам Вашингтон не смог бы его спасти. В конце жизни генерал потерял власть над Виргинией, его сила иссякла.

Компания на время разошлась, и миссис Ли оказалась одна в просторной гостиной, куда вскоре вошла давешняя блондинка, миссис Бейкер, с девочкой. Девочка принялась бегать по комнате и так расшумелась, что это вряд ли понравилось бы миссис Вашингтон. Маделина, как все женщины любившая детей, подозвала девочку, показала ей пастухов и пастушек, изваянных на белом итальянском мраморе, выстилавшем камин, и тут же, чтобы развлечь малышку, сочинила о них короткую сказочку. Все это время миссис Бейкер стояла рядом и, когда рассказчица исчерпала свой сюжет, рассыпалась в благодарностях куда более горячих, чем она того заслуживала. Экспансивные манеры миссис Бейкер, как и цвет ее лица, не располагали к себе миссис Ли, и она была рада, когда на пороге появился Данбег.