Демидовский бунт - [98]

Дверь приоткрылась сильнее, и на запорошенный сеном пол легла короткая тень. Драгун несмело шагнул внутрь, постоял, привыкая к полумраку, потом прошел к колоде и саблей поворошил остатки сена, хмыкнул, успокаиваясь – пусто, ватажника с дубьем не отыскалось.

«Теперь он повернется и…» – Илейка левой рукой взвел курок пистолета.

Сухой щелчок курка был услышан. Драгун ойкнул, дернулся и замер не поворачиваясь – ждал выстрела в спину.

– Ты чего, Назар? – тут же послышался окрик от дороги, а у Илейки зубы заклацали – а ну как и тот, с коня, спрыгнет да в сарай сунется!

Назар медленно оглянулся: полуприкрытый дверью, человек плохо виден, а голос из тьмы сдавленный, хриплый:

– Выбирай – либо обоим жить… либо обоим погибель, – еле слышно выговорил Илейка. На его полушепот отчаянным лаем отозвался Иргиз, заметался на привязи.

Илейка закаменел – что-то будет сейчас! Метнется драгун, и он выстрелит ему в спину – рядом, не промахнется. Набегут другие, едва ли пистоль дадут перезарядить.

Саблей пулю не опередить, а своя жизнь дороже обещанной награды за поимку беглого.

– Отпустишь – смолчу, – пообещал Назар, а на лбу выступили крупные капли пота.

– Саблю убери, – потребовал тихо Илейка, и драгун, несколько раз не попав, наконец опустил оружие в ножны. – Приведешь солдат – тебе первому пуля.

Под дулом пистоля рябой Назар боком прошмыгнул в дверь, на подворье распрямил спину, прикрикнул на лающего пса.

– Чего ойкал-то? – снова спросил старшой.

– На грабли наступил, а они возьми да и огрей меня по боку. Почудилось, будто беглый варнак оглоблей уважил…

– Здесь никого нет, – сказал второй драгун, который вышел из избы на крыльцо.

– Поехали дальше, – распорядился старшой. Илейка, весь мокрый, опустился на кучу объедков у стены, положил пистоль на колени, стащил мурмолку и грубым сукном вытер лоб и лицо.

– Кажись, в сорочке родился! Не сробел до беспамятства… Тем и спас себя и отца Киприана, – прошептал Илейка, радуясь, что несчастье пронеслось мимо, но тут же вспомнил про ватагу и прислушался – тихо за околицей.

«Может, отбились от драгун да в лесу укрылись? – Появилась слабенькая надежда на счастливый исход стычки с драгунами. – А пушка-то и не стрельнула ни разу! – вновь взволновался Илейка. – Отчего бы? Неужто сержант обмишулился, сробел в солдат выстрелить? Или не успел… Чу – телеги скрипят!»

Илейка быстро поднялся и приник к щели в дверях. Ждал недолго – под охраной драгун в двух телегах по селу везли избитых и повязанных ватажников, всего человек десять-двенадцать. За телегами тащили поникшую стволом пушку. Чуть погодя показалась еще одна телега, в ней лежали, выставив запыленные сапоги наружу, трое или четверо побитых драгун. Несколько верховых перевязаны белыми холстинами.

На передней телеге с непокрытой головой сидел понурый лысоголовый Панкрат. Опухшее лицо было залито кровью. Почудилось Илейке, что Панкрат посмотрел на избу, куда монах ушел крестить младенцев, потом снова опустил взгляд на землю.

Телеги проехали мимо и скрылись из глаз, Гурия Чубука среди повязанных Илейка не распознал.

«Неужто?.. Может, ушел как… Нас с отцом Киприаном в лесу дожидается. Найдем ли его теперь?.. – Мысли путались, не хотелось даже думать, что они вновь остались вдвоем, перед боярским злом и неизведанной опасной дорогой. – Столько было добрых сотоварищей, и вот…»

Илейка сидел в сарае до вечерних сумерек. У двери неслышно появился хозяин, тихо позвал:

– Ты жив, отрок Илья? Выходи, солдаты покинули деревню, не рыщут боле.

Илейка, пошатываясь, вышел во двор, Иргиз встретил его появление радостным повизгиванием.

– Как же ты уцелел? Неужели солдат не шарил в объедках? Святой отец ждет тебя. Иди, говорит, поищи, может, лежит, саблей проткнутый в соломе. А ты, слава богу, целехонек!

В горнице молодая хозяйка у печи осторожно двигала ухватом, вытаскивала чугунок – накрывала на стол. Отец Киприан – на седых волосах и на клобуке неотряхнутая мякина прилипла – обнял Илейку и молча, счастливый, потискал сильными руками, стыдясь выказать радость перед чужими людьми.

– Думал – не увижу боле. Услышал, как Иргиз лаем зашелся, на ум пришло, что волокут тебя… Что же с нашими побродимами стало? Жив ли хоть кто?

Поужинали молча, потом хозяин повелел снохе собрать путникам котомку.

В полночь, под собачий лай, которым местные псы провожали Иргиза, хозяин избы повел побродимов огородами. Обогнули туманом подернутое озерцо, заросшее непролазной травой и густым красноталом, и скоро село Лесное осталось позади, а потом и вовсе скрылось со своими немногими тусклыми огоньками в окнах.

Версты через три достигли опушки спящего под луной леса.

– Здесь… ваших побили, – словно страшась потревожить покой мертвых, прошептал хозяин. – Здесь их и закопали наши мужики… как офицер распорядился. Закопать закопали, а крест, видите, ставить не разрешил. Дескать, цареотступники и душегубы… А вам идти этим трактом на восход. Бог вам в помощь.

Отец Киприан не удержал слез, махнул согнутым пальцем по ресницам, пробормотал:

– Вот где упокоились… последний ромодановский атаман и братия. Почти до заветной вольной земли дошел, да сгиб. У ворот Беловодья царева рука настигла… Примите прощальный поклон, атаман и братия. А крест поставьте, мужики. Грешно так, не псы ведь зарыты – христиане. И не душегубы лихие, а правдоискатели.