Демагог и лэди Файр - [14]

Годдар пожал плечами. По его мнению, он сделал все, что он мог — и, к сожалению, безуспешно. Иногда в глубине души он высказывал такое же желание.

— Ты должна винить только себя, — сказал он.

— Ах, да? А ты ни в чем передо мною не виноват? Ты ведь меня ненавидишь. Ты никогда меня не любил. Даже, когда мы только что обвенчались, ты и тогда любил только свою противную политику. О, зачем я не вышла замуж за Джо Форстера? У него теперь три больших табачных магазина и он может держать свою голову так же высоко, как ты, хотя ты и член Совета Графства и о тебе пишут в газетах. Я хотела бы только знать, какая мне польза от твоей славы? В конце концов это все твоя вина, и ты меня толкнул на это. Ты сам это знаешь и был бы, конечно, доволен, если бы я умерла.

Все эти домашние дрязги в семейном быту Годдара были уже старая история. Жалобы и слезы Лиззи были уже бессильны рассердить его, и он теперь смотрел на нее просто, как на крест своей жизни.

— Наш брак был ошибкой, Лиззи, — сказал он, — и мы оба в этом давно убедились. Я не был тем мужем, который был тебе нужен, а я, по всей вероятности, должен был остаться холостяком. Но я честно исполнял свой долг перед тобой и — да поможет мне бог — буду всегда его исполнять. Что ты от меня хочешь? Разве я не исполнял когда-нибудь твоих желаний?

Многие женщины, спрошенные таким образом, ответили бы с тоской вслух или про себя: «Любви, немножко страсти, намек на нежность». Но у Лиззи это желание прошло вместе с румянцем на ее щеках. Есть натуры слишком грубые для того, чтобы чувствовать потребность в любви. Вместо этого Лиззи ответила:

— Дай мне денег и позволь мне жить где-нибудь одной.

— Для чего? — возразил он. — Чтобы окончательно погубить себя? Нет, никогда! Если только ты не хочешь вот этого. — И он взял из кучи циркуляров, которые доставлялись ему ежедневно в большом количестве, случайно присланный проспект убежища для одиноких женщин и положил его перед ней. Она взглянула, злобно скомкала его и швырнула в огонь.

— Если ты посмеешь в самом деле сделать это со мной, то берегись! Ты увидишь, чем это кончится! — вскричала она, дрожа от внезапного приступа ярости. — Сколько времени ты потратил, чтобы придумать этот план?

— Никакого плана здесь нет, — возразил Годдар. — Если ты пойдешь туда, то только по своей воле. Мое единственное желание — это беречь тебя и сделать твою жизнь настолько счастливой, насколько это возможно.

Лиззи презрительно фыркнула.

— Зачем же ты выписал тогда эту штуку?

— Я ее получил по почте совершенно случайно.

— Это низкая ложь!

Он перегнулся вперед, схватил ее за руку и мрачно посмотрел ей в глаза. Она, пристыженная, отвела свой взгляд.

— Ты знаешь, Лиззи, я никогда не лгу, — сказал он. — Я тебе говорю, что ты никогда не пойдешь в убежище, если сама этого не захочешь. Ты останешься в моем доме. Но слушай: если это будет еще продолжаться, я принужден буду нанять особую женщину, которая будет смотреть за тобой, как за ребенком. Это будет позором для тебя. Я тебя предупредил, и постарайся взять себя в руки.

Он встал, взял утреннюю газету и быстро стал пробегать ее. Лиззи терла руку, которую он бессознательно крепко сжал, и начала хныкать. Но слезы ее не производили уже никакого действия на Даниэля — слишком они были часты.

Наконец она разразилась громким рыданием.

— Я такая несчастная с тех пор, как умер наш маленький Джэкки! О, господи, зачем я не умерла вместе с ним?

Имя ребенка, умершего три года тому назад, тронуло Даниэля. Из них двоих он, может быть, еще сильнее, чем она, чувствовал эту потерю. Он положил руку на ее плечо и сказал более мягким тоном:

— Это было тяжелое испытание, голубчик! Но не тебе одной — и другим матерям приходится переживать подобное горе.

— И другие женщины тоже желают умереть. Как ужасно быть женщиной!

— Этого не изменить, — угрюмо сказал Годдар, принимаясь опять за газету. — Но можно постараться быть хорошей женщиной.

Горничная принесла вычищенные ботинки и поставила их перед камином. Годдар надел их, зашнуровал, топнул слегка ногой и встал. Теперь он выглядел веселее. Настроение мужчины всегда меняется, когда он скидывает свои утренние туфли.

— Я вернусь сегодня рано к ужину, — сказал он, — так что ты не будешь весь вечер одна. Ну, прощай, и будь умницей!

Она ничего не ответила, хотя он говорил ласково, примирительным тоном, и она знала, по прежнему опыту, что он больше не будет напоминать ей о вчерашнем проступке.

Когда он ушел, она вытащила из кармана капота засаленную книжку бульварного романа и уселась у камина. Вскоре пришла посидеть у нее Эмили. Теперь это была усталая, сморщенная старая девушка. С некоторых пор Даниэль, тайно от жены, давал регулярно обеим сестрам деньги, с тем, чтобы они навещали Лизи. Общества, в обыкновенном смысле этого слова, Лиззи не имела. Одиночество и безделие ее и погубили. Первое время после замужества ей казалось очень интересным носить красивые платья. Ее занимало тогда иметь белые холеные руки и передать всю домашнюю работу прислуге. Затем ее все больше и больше охватывала лень и вскоре вошла уже в привычку. У Лиззи теперь не было никаких занятий, никаких интересов. Даже ее любовь к нарядам бесследно прошла. Она выбирала себе платья, которые легче всего было одеть.