Деляга (Возвращенец) - [8]

В бытовом плане Вова не был абсолютным нулем. Женщины в его съемной "однушке" появлялись нечасто, а если и появлялись, то ненадолго и отнюдь не для решения его бытовых проблем. Между тем, Лопухову приходилось и в деловых переговорах участвовать, и в каком-никаком обществе вращаться, а там встречают именно по одежке. Поэтому все приходилось делать самому. Теперь же главной целью для Лопухова стало – успеть утром встать в строй, правильно намотав обмотки. Кто не успевал – огребал наряды вне очереди, на полную катушку. А еще начались тактические занятия.

— Ниже жопу! Ниже, — орал на ползущего по-пластунски Вову товарищ младший сержант. — Куда зад отклячил?! Первым же осколком оторвет на хрен!

Своего отделенного командира Лопухов презирал за семиклассное образование, боялся за возможность огрести наряд вне очереди и ненавидел за постоянные придирки к себе. Вот и сейчас.

— Плохо, Лопухов, плохо! Еще раз. Двести метров вперед по-пластунски, марш!

Вовы плюхнулся на живот и с сопением пополз.

— Ниже жопу! Ниже…

От старшины можно избавиться хоть на время занятий, а этот гад постоянно рядом отирается. А еще Вова ненавидел сержанта за то, что он уже пристроился на постоянную должность в запасном полку и вряд ли попадет на фронт, по крайней мере, в ближайшее время.

На третьей неделе начались занятия с оружием. Винтовок на всех не хватало, поэтому занимались по принципу ППД: попользовался – передай дальше. Впрочем, народ в роте подобрался грамотный, даже те, кто не служил в Красной армии, изучали винтовку образца 1891/30 в школе или ФЗУ, значительная часть щеголяла значками "Ворошиловский стрелок", различными степенями ГТО и даже ромбовидными ГСО. Все бойко называли части затвора. Все, кроме красноармейца Лопухова. Вове все пришлось учить заново.

— Стебель, гребень, рукоятка, курок, ударник, боевая пружина, боевая личинка и эта, как ее… соединительная планка, — перечислил разложенные перед ним детали Вова.

— Молодец, — похвалил наставник в лице красноармейца Федорова, — теперь собирай.

С этим оказалось сложнее. На то, чтобы сжать боевую пружину и ввинтить ударник в курок сил явно не хватало.

— В стол упри, — посоветовал наставник.

Лопухов последовал совету и дело пошло лучше, через минуту затвор был собран. Вова загнал его в винтовку и щелкнул курком.

— Скоро стрельбы боевыми начнутся, — подбодрил его опекун, — а там и на фронт, фашистов бить.

От этой новости Вове чуть не поплохело. Перспективы зацепиться за должность в запасном полку были весьма туманными, а честь "фашистов бить" он бы с удовольствием предоставил другим.

На следующий день учили штыковому бою. Надо было с криком "Ура!" добежать до чучела, сделанного из прутьев и старой шинели, воткнуть в него штык. Потом, подбежать к деревянному щиту, треснуть по нему прикладом и пробежав еще с десяток метров финишировать. Федоров прошел дистанцию легко, заработал похвалу взводного и передал винтовку Лопухову.

— Видел? Давай!

— Ура-а-а-а! Уй-й-й!

Штык застрял где-то между прутьев и никак не желал вылезать обратно. Вова дергал винтовку, пытался упереться в чучело ногой и выдернуть штык, но проклятый чурбан раскачивался, уклонялся и не желал отдавать вверенное Вове имущество обратно.

— Лопухов! Твою перемать! У тебя, откуда руки растут?

И пошло, и поехало! К отделенному сержанту подключился взводный лейтенант, остальные только ржали и давали советы, пока лейтенант не прикрикнул и на них. Только Михал Михалыч смотрел сочувственно, но помочь не мог. Это упражнение, кроме усвоения навыков штыкового боя, должно было вызвать ненависть к противнику. Своей цели командиры добились, к концу дня Лопухов истово ненавидел всех немцев скопом, Гитлера и Сталина индивидуально, а также отделенного, взводного и ротного. А еще комполка, хоть ни разу его и не видел, отправившую его сюда бабку и всю свою никчемную, как он считал, здешнюю жизнь.

Ночью, когда все уже спали, Три Процента приводил в порядок сортир, весьма загаженный перед отбоем. "Дезертирую, завтра же" решил он. Смущало отсутствие каких-либо документов, но не он один в таком положении. Вова решил, что как-нибудь выкрутится, оставаться в казарме уже было выше его сил. Приняв решение, он побрел в казарму, надеясь, что это его последняя ночь здесь. А зря.

На следующий день роту внезапно сдернули с тактических занятий в поле и бегом погнали обратно. Когда взмыленные и запыхавшиеся бойцы вбежали на монастырский двор, остальной полк в почти полном составе уже был построен. Лопухов оказался во втором ряду и к тому же довольно далеко от места действия. А происходило что-то непонятное. Перед строем вышел какой-то, судя по фуражке и портупее, командир и начал что-то говорить, но в дальний конец долетали только малопонятные обрывки фраз. За командиром стояла небольшая группа военных и тоже слушала.

— Чего он говорит-то? — не выдержал Вова.

— Дезертира поймали, — ответил один из стоявших в первом ряду.

— И чего?

— Того. Сейчас увидишь.

— Р-разговорчики, — зашипел на них сержант, — сейчас по наряду каждому влеплю.

Лучше бы дальнейшего он не видел. Или наоборот, хорошо, что увидел. Данное зрелище предостерегло Лопухова от многих трагических ошибок в ближайшие годы. Внезапно говоривший отошел в сторону и на его место вытолкнули парня в красноармейской форме, но босого. Сухо треснул выстрел, ноги парня подогнулись и он мятым кулем упал на землю. Еще выстрел. И еще. Вове показалось, что он видит, как вздрагивает тело от попавших в него пуль. Ему вдруг показалось – это он лежит на сухой пыльной земле, а тело его рвут безжалостные пули. Несмотря на жару, Вову пробил холодный пот, заструился между лопаток, нательная рубаха моментально прилипла к телу.