Дело жизни Хуана Диаса - [3]

Кладбище было сейчас беломраморным, словно от снега, и все светилось и блестело. Шероховатый гравий казался градом, ниспосланным Богом; он хрустел под ногами Филомены и Филепе, а за ними в лунном свете неотступно следовали их черно-чернильные тени. Они с опаской взглянули через плечо, но никто не крикнул им «стой!». Увидели могильщика, его безногую, двигавшуюся вниз по холму тень — видно, он срочно кому-то понадобился. А теперь:

«Быстро, Филепе, замок!»

Вместе они вставили между замком и деревянными дверьми длинный металлический прут — он лежал рядом на сухой земле. Дерево затрещало, запоры ослабли. Вместе налегли на тяжелую дверь — она с грохотом подалась назад. И вместе стали всматриваться в эту самую темную и самую тихую ночь. Внизу их ждала катакомба.

Филомена расправила плечи и вдохнула воздух:

— Пошли.

И сделала первый шаг.

В глиняном домике Филомены Диас в беспорядке спали дети; ночная прохлада вынуждала их прижиматься и согревать друг друга теплым дыханием.

Вдруг они все как один дружно открыли глаза.

Шум шагов, медленных, отрывистых, послышался снаружи. Дверь рывком отворилась, и через мгновение неясные силуэты трех людей стали вырисовываться в белизне вечернего неба. Один ребенок сел и зажег спичку.

— Нет. — Свет ей мешал, и Филомена резко выбросила руку вперед — спичка куда-то улетела. Она сделала глубокий вдох. Дверь захлопнулась. В комнате снова воцарилась темнота. И этой темноте Филомена сказала: — Свечу не зажигать. Ваш отец вернулся домой.

В полночь в дверь стали долго и настойчиво колотить.

Филомена открыла.

Могильщик крикнул ей в лицо:

— Вот она, воровка!

Позади него стоял Рикардо, его лицо было помято и казалось очень старым и усталым.

— Кузина, прости, ты разрешишь нам… Наш друг…

— Ничей я не друг, — продолжал кричать могильщик. — Сломали замок, украли тело. Опознать тело — значит найти вора. Я не мог вас сюда не привести. Арестуйте ее.

— Подожди-ка, пожалуйста, минутку, — сказал Рикардо. Он отошел от могильщика и, с важным видом повернувшись к кузине, спросил: — Мы можем войти?

— Там, там! — Могильщик прыгнул в дом, диким взглядом стал смотреть по сторонам, а потом показал в дальний угол. — Видите? Но Рикардо не сводил глаз с женщины и мягко позвал:

— Филомена!

Филомена выглядела сейчас как человек, который шел сквозь длинный темный туннель и наконец подошел к его концу — увидел тень наступающего дня. В ее глазах была уверенность, а рот знал, что сказать. Ужас ушел, его место занял свет, исходивший от огромной охапки осенней соломы — она вместе с сыном принесла ее сверху. И больше ничего случиться с ней не могло; это можно было понять по тому, как она держалась, когда ответила:

— Мумий здесь нет.

— Я тебе верю, кузина, но… — Рикардо тяжело откашлялся и поднял глаза. — А что там стоит у стены?

— Это для Дня поминовения. — Филомена даже не взглянула туда, куда он показал. — Взяла бумагу, муку, проволоку и глину и сделала из них человека… Да, он похож на мумию.

— Ты действительно его сделала? — ошеломленно спросил Рикардо.

— Да нет же, нет! — Могильщик весь затрясся от возмущения.

— С твоего разрешения. — Рикардо прошел в комнату, встал лицом к лицу с прислоненной к стене фигурой и направил на него фонарик. — Так, — сказал он. — Все точно.

Филомена посмотрела в открытую дверь на лунную ночь.

— Просто мне подсказали, как ее сделать, эту мумию.

— Кто подсказал? — удивился могильщик, поворачиваясь к ней.

— Есть-то нам нужно. Или ты хочешь, чтобы мои дети голодали?

Но Рикардо не слушал. Он стоял у стены, наклоняя голову то так, то эдак, тер подбородок и искоса смотрел на высокую фигуру, которая стояла в собственной тени и, прислонясь к стене, хранила молчание.

— Игрушка, — размышлял вслух Рикардо, — самая большая игрушка, которую я когда— либо видел. А видел я и скелеты в человеческий рост в витринах, и картонные гробы с пряничными черепами внутри. Да. Но это… Это какой-то ужас, Филомена!

— Ужас? — спросил могильщик, и его голос задрожал. — Но это же не игрушка, это…

— Поклянись, Филомена, — сказал Рикардо, даже не взглянув на него. Он протянул руку и несколько раз, как по ржавому железу, постучал по груди человека. Звук был похож на дробь одинокого барабана. — Поклянись, что это папье-маше.

— Клянусь Пресвятой Девой!

— Что ж, хорошо. — Рикардо пожал плечами, фыркнул и засмеялся. — Раз ты поклялась Пресвятой Девой, что еще надо? К суду я тебя привлечь не могу — потребуются недели или даже месяцы, чтобы доказать или опровергнуть, что это сделано из мучной пасты и старых газет и раскрашено бурой землей.

— Недели, месяцы, доказывать, опровергать! — кричал могильщик направо и налево, желая показать, что здравый смысл в этих стенах полностью отсутствует. — Да эта «игрушка» — моя собственность, моя!

— Игрушка, — спокойно ответила Филомена, глядя вдаль на холмы, — если это игрушка — сделана мной и, безусловно, принадлежит мне. Но даже, — продолжала она, словно наслаждаясь спокойствием, которое в нее вселилось, — даже если это не игрушка и Хуан Диас и в самом деле вернулся домой, что ж, разве он в первую очередь не принадлежит Господу Богу?