Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - [3]

Пастернак перебил итальянца взмахом руки и сказал, что в СССР его книгу ни за что не напечатают, так как она не вписывается в рамки официальной культуры.

Д'Анджело возразил, что о скором выходе романа в свет уже объявлено официально. Кроме того, после смерти Сталина в Советском Союзе наступило заметное потепление, получившее название «оттепель» — по названию романа Ильи Эренбурга. Казалось, что, по мере того как подвергаются сомнению старые догмы, литературные горизонты расширяются. Начали выходить книги, авторы которых, пусть и робко, критиковали систему, размышляли о недавнем прошлом. Появились главные герои, похожие на обычных людей, с достоинствами и недостатками. Наконец итальянец приступил к главному. Он попросил Пастернака отдать ему рукопись «Доктора Живаго» с тем, чтобы передать ее Фельтринелли на перевод. Естественно, Фельтринелли дождется выхода книги в Советском Союзе и лишь потом издаст роман на итальянском языке. Д'Анджело уверял Пастернака, что Фельтринелли можно доверять, поскольку он — верный член коммунистической партии. Все эти доводы казались пылкому Д'Анджело разумными, хотя он и волновался за судьбу рукописи и должен был оправдать жалованье, получаемое от Фельтринелли.

Д'Анджело не понимал, как рискует Пастернак, отдавая рукопись в руки иностранца. Пастернак же прекрасно сознавал, что не одобренная свыше публикация произведения, которое еще не вышло в Советском Союзе, приведет к обвинениям в измене и самым серьезным последствиям для самого писателя и его близких. В письме сестрам в Англию в декабре 1948 года он просил не печатать первые главы романа, которые он им послал: «Публикация за границей приведет к самым катастрофическим[11] для меня, можно сказать, роковым последствиям».

Пильняка, бывшего соседа Пастернака по Переделкину (калитка между их участками никогда не запиралась[12]), расстреляли в апреле 1938 года. Пильняк скептически относился к советской власти, поднимал в своем творчестве такие темы, как инцест, и называл распоряжения Сталина и Горького в связи с литературой кастрацией искусства. Судьбу Пильняка вполне можно было предсказать еще в 1929 году, когда его обвинили в организации издания за границей короткого романа «Красное дерево», предпринятого антисоветскими элементами. Действие романа разворачивается после революции в провинциальном городке; в числе героев есть сочувственно обрисованный сторонник Троцкого — заклятого врага Сталина. Пильняка подвергли публичному шельмованию в прессе. «Для меня законченное литературное произведение подобно оружию[13]», — писал Владимир Маяковский, дерзкий и воинственный большевистский поэт, делая обзор творчества Пильняка. Маяковский без всякого стеснения признавался в том, что не читал «Красное дерево». Он считал, что литературное произведение не может быть выше классовой борьбы, что бы ни думал Пильняк. Передача же «Красного дерева» в белую прессу, по мнению Маяковского, усиливала арсенал врагов. «В сегодняшние дни густеющих туч это равно фронтовой измене». Пильняк пытался вернуть себе расположение партии, подобострастно отзываясь о величии Сталина, но спастись ему не удалось. Его уже объявили изменником родины. Тогда уже начался Большой террор. Пильняк все время жил в страхе. Он понимал, что арест неминуем. Страну охватили широкомасштабные чистки среди партийцев, руководителей и военных. Террор не миновал и представителей интеллигенции, и целые этнические группы. В 1936–1939 годах сотни тысяч человек расстреляли или приговорили к лагерным срокам. Среди жертв были сотни писателей. Пастернак вспоминал, как Пильняк[14] постоянно выглядывал из окна. Знакомые, с которыми он случайно встречался на улице, откровенно удивлялись, узнав, что он еще на свободе. «Это и правда вы[15]?» — спрашивали они. За ним пришли 28 октября 1937 года. У него дома были Пастернак с женой; отмечали день рождения трехлетнего сына Пильняка, которого тоже звали Борисом. Вечером к дому подъехала машина, из которой вышли несколько человек в форме. Один из приехавших очень вежливо пригласил Пильняка «ненадолго» поехать с ними по срочному делу.

Его обвинили в принадлежности к «антисоветской троцкистской террористической организации», которая готовила убийство Сталина, а также в шпионаже в пользу Японии; в Японии и Китае Пильняк побывал в 1927 году и написал о своем путешествии книгу «Корни японского солнца». Кроме того, в 1931 году он, с разрешения властей, провел полгода в Соединенных Штатах; он пересек всю страну в «форде» и недолго работал сценаристом на голливудской студии «Метро-Голдвин-Майер». В книге «О'кей! Американский роман» Пильняк довольно сурово осуждал американский образ жизни.

Пильняк «признался» во всем, но в последнем слове попросил «бумагу»[16], на которой он «напишет что-то полезное для советских людей». Судебное заседание продолжалось 15 минут, с 5:45 до 6 вечера 20 апреля 1938 года. Военная коллегия Верховного суда признала Пильняка виновным и приговорила к «высшей мере наказания». На следующий день, выражаясь зловещим языком того времени, приговор «привел в исполнение начальник 1-й особой секции 12-го отдела». Жена Пильняка провела 12 лет в лагере, а его сына вырастила бабушка, жившая в Грузии.