Дело застенчивой подзащитной - [49]

– Велика ли эта возможность настолько, что это отрицает ценность такого испытания? Другими словами, вы тратите деньги и время пациента, проводя лечение, не имеющее никакой ценности?

– Конечно, нет. Просто надо понимать, как оценивать такие ответы. Временами даже неверные ответы помогают выявить эмоциональный статус пациента.

– Таким образом, этот тест имеет ценность при диагностике?

– Совершенно верно.

– Конкретно этим тестом вы пытались установить, что вызывает появление комплекса вины у пациентки?

– Протестую, – встрял Мейсон, – против попытки затронуть врачебную тайну. Этот вопрос был уже задан, я уже вынес протест против него, протест был поддержан. Повторяю: вопрос затрагивает конфиденциальную информацию. Кроме того, он апеллирует не к фактам.

– Я полагаю, – постановил судья Ашерст, – что вы идентифицировали пленку, мистер прокурор. Я думаю, дальнейшие вопросы должны быть ограничены, кроме тех, что касаются ментального состояния пациентки во время записи. Думаю, главный вопрос для суда сейчас – попытка ознакомить присяжных с этой записью.

– Я прошу, чтобы присяжные прослушали запись, – сказал Бергер.

– Я протестую, – возразил Мейсон, – на том основании, что лента содержит конфиденциальную информацию, касающуюся отношений врача и его пациента. Я протестую, поскольку эта информация является врачебной тайной. Я протестую, потому что, по всей видимости, записанные на ленту заявления подзащитной могут оказаться неверными, поскольку были сделаны под влиянием наркотиков. И я протестую на том основании, что до сих пор не даны доказательства наличия состава преступления, корпус деликта, относительно того, что Мошер Хигли умер от причин, отличных от естественных, и пока не будет получено определенного и недвусмысленного свидетельства, указывающего на какую-либо криминальную активность, связанную со смертью Хигли, не может быть и речи ни о каких признаниях подзащитной.

Судья Ашерст повернулся к присяжным.

– На время, пока суд рассмотрит протест защиты, – сказал он, – присяжные освобождаются от своих обязанностей и должны будут покинуть этот зал. Во время этого периода никто из вас не должен обсуждать дело или протест, который будет рассмотрен перед судом. Вы не должны обсуждать рассматриваемое дело или позволять, чтобы его обсуждали в вашем присутствии. Вы не должны формировать или выражать свое мнение относительно виновности обвиняемой до тех пор, пока все дело не будет представлено вам в полном объеме. А теперь вы должны покинуть зал, а суд рассмотрит аргументы сторон.

Гамильтон Бергер, подождав, пока присяжные удалятся, сказал:

– С позволения суда, в отсутствие присяжных я могу заверить суд, что на пленке записано определенное утверждение обвиняемой, сделанное, без всякого сомнения, ее голосом, в котором обвиняемая признается в том, что отравила Мошера Хигли. Я утверждаю, что если у нас и нет неопровержимого доказательства, что Мошер Хигли умер в результате отравления цианидом, то мы, полагаю, со всей определенностью установили, что он не умер от какой-нибудь естественной причины. Следовательно, здесь должен присутствовать какой-то криминальный элемент. Я полагаю, мы также собрали достаточно предположений, что смерть Хигли, скорее всего, наступила вследствие отравления цианистым калием. Поэтому мы можем представить запись на пленке как доказательство.

Судья Ашерст посмотрел на Перри Мейсона:

– Я бы хотел услышать мнение защиты по этому поводу.

Мейсон заявил:

– Это конфиденциальная информация. Все записанные на пленку заявления сделаны под воздействием наркотиков. Суд ведь не станет выслушивать показания свидетеля, находящегося в наркотическом опьянении. Поэтому суд не должен принимать во внимание записанные на пленку показания, сделанные в таком состоянии. В этом штате законом было установлено – я ссылаюсь на прецедент в деле, возбужденном штатом Калифорния против Робинсона, 19, Калифорния, 40, – в котором слова обвиняемого, произнесенные в бессознательном состоянии, не могут служить доказательством вины и являются недопустимым свидетельством. Это правило было установлено, чтобы исключить из рассмотрения слова обвиняемого, произнесенные им во сне. С позволения суда, могу напомнить, что на этот прецедент ссылались в деле Чэдвика против Соединенных Штатов, 141, федеральный суд, 225.

Судья улыбнулся:

– А я-то гадал, зачем вы задавали вопрос относительно говорения во сне, мистер Мейсон. Теперь я понимаю, что вы основательно подкрепляете свой протест. Ваши обоснования кажутся мне убедительными.

Судья Ашерст посмотрел на Гамильтона Бергера.

– Эта доктрина уже устарела, – возразил прокурор. – Во время процесса Калифорния против Рукера, 11, Калифорния, 2-я апелляция 609, 54, Тихоокеанское побережье-два, 508, было решено, что любое свидетельство, стремящееся установить, что обвиняемый не был в полном сознании во время признания своей вины, затрагивает не допустимость такого признания, а лишь ставит вопрос перед присяжными о степени весомости этого признания. Поэтому я настаиваю на том, чтобы присяжные прослушали запись. Противная сторона тогда сможет представить все свои соображения насчет ментального состояния обвиняемой к моменту совершения признания. Присяжные смогут рассмотреть свидетельство с точки зрения ложности или правдивости признания. Однако могу заверить суд, что все факты показывают истинность признания. Картина складывается совершенно цельная, факты и свидетельства не противоречат друг другу. По закону любое признание, независимо от того, как оно получено, допустимо, если есть свидетельства, подтверждающие его подлинность.