Дело в том, что... - [2]

– Закрой немедленно.

Он посмотрел на жену:

– Я как раз хотел попросить тебя открыть с твоей стороны тоже.

– Эймос, мои волосы, – прозвучало в ответ.

– Твои волосы в полном порядке.

– Это потому, что я вчера заплатила Видалу Сассуну целое состояние. И если хочешь, чтобы я и дальше выглядела прилично, закрой окно.

У Эймоса мгновенно мелькнула мысль о том, насколько жена похожа на свою мать. Он ненавидел свою тещу больше всего на свете, она шла следующей после Гитлера.

– Страшная жара, – отозвался он.

– Да я знаю, что жарко, коротышка. Поэтому я и не хотела ехать в метро.

– Если я закрою окно, мы окажемся в запертой коробке и будет полное сходство с метро. А ты сама не хотела метро.

– Господи, какой ты ребенок. – Лайла с раздраженным видом опустила стекло со своей стороны, и в такси сразу ворвался жаркий вихрь.

– Так гораздо лучше, – сказал Эймос. Он уже решил, что победа осталась за ним, и удивился, когда услышал:

– Сколько ты дал швейцару?

– Что?

– Сколько, какие чаевые?

Эймос пожал плечами:

– Не знаю. Может быть, шиллинг.

– Ах, ты не знаешь! Ты дал швейцару, наверно, доллар, но, как и положено деревенщине, даже не понял.

– Не давал я ему никакого проклятого доллара!

– Тогда сколько?

– Ты же в это время садилась в машину, спиной ко мне, так какого дьявола ты уверена, что я ему вообще что-то дал?

– Когда такая сумма утекает от нас напрасно, для меня достаточно просто находиться поблизости, чтобы почувствовать, что происходит.

– «Серебряная пуля! – вдруг завопила Джессика. – Где человек в маске? Он уже исчез». – Она подставила сложенные ладошки ко рту. – Эй-эй Силвер, аууууууу!

Лайла расхохоталась от неожиданного представления, Эймос тоже улыбнулся. Раньше, еще несколько месяцев назад, он бы тоже рассмеялся – в конце концов именно он научил дочь всему, вдалбливая в нее эти сценки, как только она стала способна имитировать звуки. В том числе и то, что она сейчас изобразила, тоже. Отрывки из Одинокого Рейнджера. Так же, как и начало из «Тени». И песню Джека Армстронга.

Это и многое, многое другое. Он настойчиво учил ее, и ему безумно нравились ее успехи, особенно когда она неожиданно удивляла их своими способностями. Нравились до того момента, пока он вдруг не осознал, что она пользуется этим приемом лишь в тех случаях, когда они с Лайлой ругаются, и чем хуже, яростнее ссора, тем длительнее представление – своеобразная детская хитрость, и теперь, когда Эймос понял это, ему каждый раз делалось больно.

– Я дал ему слишком много, – пробормотал он виновато, – швейцару. Даже не знаю сколько, но много. Ты права, прости меня, Лайла.

Лайла кивнула, хотела что-то ответить, но вдруг передумала. Эймос откинулся назад и замолчал. Она тоже молча зажгла сигарету, но ветер не дал возможности курить, посыпались искры, и Лайле пришлось вышвырнуть сигарету в окно. Джессика принялась объяснять кукле достопримечательности, которые видела в окно такси, особенно ей нравились двухэтажные автобусы. Такси промчалось по Найтсбридж, въехало на Пикадилли и пересекло Хэймаркет по направлению к Стрэнд. Они молчали, пока такси не остановилось бок о бок с автомобилем с открытым верхом. В разогретом воздухе неслись громкие звуки «Фрэнси».

– Эта песня здесь звучит чаще, чем в Америке, – сказала Лайла.

Эймос кивнул.

– А мы думали, что англичане обладают хорошим вкусом.

Оба замолчали и стали слушать.

Каждые несколько лет вдруг появлялась мелодия, которая завоевывала сразу всех. По необъяснимой причине западный мир начинал сходить с ума по одной-единственной песне. Она становилась неотъемлемой частью бытия, и спрятаться от нее было так же трудно в Лилле, как в Кенте или в Барселоне. В один год это была «Никогда в воскресенье». Потом «Воларе». Ну и наконец «Хэлло, Долли». В этом году хитом стала «Фрэнси», из бродвейского нашумевшего мюзикла того же названия. Кстати, из этих четырех песен Эймосу меньше всего нравилась последняя. Хотя именно он и был ее автором. Не говоря уже о том, что заработал на «Фрэнси» почти полмиллиона и продолжал зарабатывать. Он никогда никому не говорил о своем отношении к этому произведению, может быть потому, что вообще был замкнутым. Наверно, еще потому, что боялся вызвать в ответ недоумение и обвинения в ложной скромности. Это была неплохая песня; Эймос, написавший их немало, начиная с юных лет, понимал в этом толк – но… все-таки недостаточно хороша. Мелодия была слабовата, а стихи о молодом человеке, полюбившем девушку по имени Фрэнси больше всего на свете, скучны и прозаичны. Сначала Эймос дал песне название «Что бы ты выбрал?», собственно, на этом и было построено содержание, повторяющийся припев со словами «Что бы ты выбрал?» и дальше следовал выбор: деньги, здоровье, славу, вечную жизнь или… Фрэнси. И каждый раз ответ был один – Фрэнси. Но как бы то ни было, Эймос признавал, что песенка трогательная, пусть в чем-то и банальная. После первого же представления на Бродвее люди начали насвистывать, напевать мелодию, а когда спектакль вернулся из турне по стране, «Фрэнси» была уже на пятом месте, записанная в исполнении Энди Вильямса, и поднималась выше и выше. И менее чем через месяц, то есть шесть месяцев спустя со дня появления, стала номером один в «Биллбоард», «Кэшбокс» и «Вэрайети», и журнал «Тайм» поместил эссе, посвятив его феноменальному успеху песни в своей рубрике о шоу-бизнесе.