Дело тел - [45]

* * *

Через три часа Фадан сидел в своей комнате с гудящей головой, и старался осознать то, что другой разумный, мог бы осознавать всю жизнь… и так не добрался бы до сути. А у него, Фадана, на осознание осталось аж целых полтора часа. Потому что после этих часов предстоит дать ответ.

Решать — вам.

И только вам.

Все остальные тоже решали, каждый в одиночку, так посоветовал сделать Первый. Общим подобное решение быть не может, и пойдет только тот, кто сумеет понять для себя правомерность действий, их нужность, и…

А как решать-то?

Это неизвестно.

Что хорошего мне, вот именно мне, сделал Триединый? За что я мог бы его простить, пощадить, оставить? Но ведь если оставить его, то мириады разумных будут обречены на вечное забвение, и…

Нет, так нельзя.

Сейчас для него, Фадана, не существует этих мириад, сейчас есть только он, есть комната, и есть раскалывающаяся голова. И мысли в этой голове, и беспощадное время, которого там мало.

Да, я появился на свет в мире, который Триединый, как говорит Первый, курировал. Правда? Правда. Наверное, я должен ощущать благодарность за это, но почему-то не ощущаю. Видимо, потому что первопричиной моего появления был вовсе не Триединый… и я это чувствую. Первопричина была совсем иной, а вот если бы я на своей родной планете умер, он бы меня сожрал. Мою бессмертную душу бы сожрал, превратил бы в энергию, а точнее — в себя.

Я съедобный, вдруг понял Фадан.

Я для него как вельш, а он — пастух.

Если бы вельши осознавали, что их держат для того, чтобы сожрать, что бы они сделали со своими пастухами? Вряд ли что-то хорошее. Вот только вельши на то и вельши, чтобы не понимать… хотя… когда стадо делят, кого на убой, кого на развод, эти самые глупые вельши всегда образуют «три кольца». Середняк загоняет внутрь первого самок с приплодом, и становится в оборону вокруг, а самцы бегают по внешнему кругу, защищая уже середняк.

То есть…

То есть даже вельши, и те умнее, чем мы, с ужасом подумал Фадан.

Они не хотят, чтобы их ели!

А мы — хотим.

Мы добровольно плодим на радость этой твари стада потомства, и с детства вбиваем этому потомству в голову, что быть сожранным — хорошо и почетно. Это и есть наша религия, смысл нашей жизни, цель нашего существования. Не развитие, не познание, не передача своим же детям знаний, которые сделают их умнее и счастливее, нет! То, что мы передаем по цепочке, это всего лишь долг, не нами придуманный долг, а сейчас так получилось, что я узнал истинные цели этого долга.

Рождается ведь не только тело. Рождается новая душа. Или рождается, или приходит откуда-то… но она появляется вовсе не для того, чтобы пойти кому-то на корм! Она рождается, как луч света, для жизни, для бесконечной дороги. А уходит она у нас не дальше, в какие-то иные миры, о которых мы ничего не знаем; она уходит…

Фадан вдруг ощутил, что к горлу подкатывает тошнота. Он едва успел добежать до ванной — его выворачивало наизнанку. Позже он несколько долгих минут сидел на полу, силясь отогнать омерзительное видение, которое его посетило.

Как это происходит? Как именно? Как выглядит эта самая душа, и как выглядит тот, кто пожирает её? Осознает ли себя душа? Испытывает ли чувства? Похожа ли она на физическое тело, которое покинула, больно ли ей, страшно ли, понимает ли она, что происходит? И если понимает, то успевает ли осознать всю чудовищность своей ошибки?

— Не могу больше, — пробормотал Фадан. С трудом встал на ноги, приказал воде включиться. Долго полоскал рот, умывался, тер ладонями лицо.

Да, я согласен.

Почему?

Они же спросят, почему, верно?

Я отвечу. Отвечу правду, свою правду. Маленькую правду, честную и горькую.

Я хочу отомстить за своего старшего отца, которого почти не помню. За того черноволосого, с золотыми глазами, которого больше нет. Совсем нет. И я хочу, чтобы младший отец и мама, умерев, умерли все-таки не до конца. Чтобы я мог выйти ночью, посмотреть на звездное небо, и прошептать:

— Где бы ты ни была, мама, я всегда буду любить тебя.

За это я готов убить Триединого.

* * *

— Демиурги такого уровня не приходят просто так, — объяснял Первый. — Их призывают или привозят. На вашей планете обязательно есть так называемая закладка. Уничтожишь закладку — уничтожишь Триединого. Сейчас главное понять, чем она может быть, и где может находиться.

— В это-то и есть главная проблема, — вздохнула Десятая. — Чаще всего закладка спрятана так, что найти ее практически невозможно.

— И как же мы ее найдем за трое суток или даже меньше? — резонно спросил Шини. — Мало что найти надо, так еще и уничтожить! А чем она может быть?

— Чем угодно, — мрачно ответил Первый. — Прибором, куском дерева, камнем, сосудом, украшением… я не знаю. Знаю только, что сам демиург и его приближенные берегут закладку пуще зеницы ока, а еще она может считаться утраченной, потерянной.

— Сдается мне, что она не потеряна, — вмешался Шеф. — Фадан, как думаешь, что из известных тебе артефактов может тянуть на закладку? Ты же историк. Какие будут предположения?

— Кисонька, ты только не торопись, — попросил Агорх. — Ты подумай.

Фадан зло зыркнул в сторону дракона, но от комментариев в его адрес сумел воздержаться.