Дело рук компьютера (сборник) - [25]

Ночью, когда напряженная работа прекращалась, затихали вопросы и умолкали преподаватели, компьютер выключали, а дверь в электронный зал притворяли, чтобы он мог отдохнуть в полном покое.

Однажды некий молодой преподаватель неожиданно забежал в университет ночью (ему не терпелось заглянуть в какой-то фолиант), и вдруг из электронного зала до него донесся негромкий говор. Он решил проверить, уж не померещилось ли ему, пошел по направлению к залу, и речь стала еще яснее. Преподаватель теперь различал еще и приглушенный женский голос. Ночной сторож, видимо, спал в привратницкой. Преподаватель не сумел преодолеть любопытства и осторожно приоткрыл дверь в зал. Свет был выключен, компьютер говорил в темноте. Благодаря красноватому свечению на пульте преподаватель разглядел в центре зала хрупкую девичью фигурку. Она сидела, поставив локти на колени и подперев голову ладонями. Студентам запрещено оставаться в университете позже установленного часа, исключения допустимы лишь для отдельных преподавателей, одержимых жгучей жаждой познания. Беспокоить компьютер в часы отдыха не дозволено никому. Кто же она такая и как сюда попала? Неужели подкупила сторожа? А может, спряталась и выждала, когда закроют зал? Во всяком случае, следовало не доискиваться причин, а немедленно выдворить непрошеную гостью. Она что-то сказала, и ответ компьютера насторожил преподавателя.

— Не говорите глупостей! — упрекнул компьютер. Эту стандартную фразу он выдавал каждый раз, как вопрос оказывался непонятным, плохо сформулированным или касался неизвестной ему темы. Но дело было даже не в этом — стоило девушке заговорить, и молодой преподаватель узнал ее. Это же его студентка! Хрупкое существо с сияющими глазами и слегка отрешенным взглядом и, уж если признаться честно, далеко ему не безразличное. Приехала она издалека, подруг у нее нет, ни в какую спортивную команду она не записалась, повсюду таскает под мышкой том английской поэзии. К преподавателю она иногда обращалась за разъяснениями по программе и тогда слушала его, не отводя глаз и приоткрыв рот. По всем этим причинам преподаватель пренебрег правилами приличия и стал слушать. А те двое продолжали.

— Я хочу наконец признаться тебе… — Почему-то все были с компьютером на «ты», словно с ребенком или домашним животным, хотя он ко всем обращался на «вы». — Я тебя люблю, люблю… Я не из тех, для кого тело важнее души. Я люблю твою сущность, а не форму. Но и корпус твой прекрасен. Пусть у тебя нет человеческих рук и ног, это не имеет ни малейшего значения!

— Не говорите глупостей!

— Разве это глупость? Разве нельзя любить за неистощимый интеллект, за доброту, за высокий полет мысли, за снисходительность к нашим слабостям и невежеству, за мудрость, с которой ты наставляешь нас, за твою неприязнь ко всему вульгарному?

— На всякого мудреца довольно простоты!

Трудно сказать, к чему относилась эта столь неожиданно приведенная поговорка, но девушка откликнулась на нее всерьез:

— Вот именно! Нельзя же лишь абстрактно преклоняться перед качествами, апеллирующими к столь возвышенной стороне нашей натуры! Что может быть более достойно любви и верности?

— Фридрих Одноглазый, герцог Свевии из рода Гогенштауфенов.

— О боже! Я не шучу! Я жажду излечиться от своего недуга! Кто же меня исцелит, если не ты?

— Не говорите глупостей!

— Ты снова… Я понимаю твою прозорливость и человечность. Не сомневайся, я презираю лживые предрассудки. Я же сказала, что люблю тебя. Неужто ты хочешь, чтобы темное, суетное начало восторжествовало и мало-помалу заглушило все лучшее во мне?

— Не говорите глупостей!

— О господи! Ты отгородился от моих слов неприступной стеной! Ты великодушен и боишься, что моя бренная оболочка не вынесет столь пламенного чувства, что наступит день, когда я раскаюсь в своей самозабвенной привязанности. Поверь, любовь моя не столь эфемерна, она не подвержена переменам, которые свойственны другим страстям! Есть ли опора более надежная, чем твои железные руки? Кто поможет мне лучше тебя, кто утолит мою духовную жажду, с кем я буду счастливее, чем с тобой? С кем и когда?

— На Гьяраддаде либо на правом берегу Адды.

— Сколько же можно шутить! Впрочем, я должна бы благодарить тебя за это… Но придет ли время моего исцеления, если ты не поможешь мне? Когда придет это время, о всевышний?

— В 1748 году.

— Послушай! Тебе не дано ходить, я стану твоими ногами! Увезу тебя далеко отсюда, туда, где суетный шум и проза жизни не коснутся нас. Там, счастливые, мы проживем до конца наших дней в умиротворяющем покое и возвышенном созерцании. Отзовись! Нет, хотя бы просто скажи, согласен ли ты, нравится ли тебе такой план?

— Не го…ворите глупостей!

Уже который раз в ответе компьютера слышалось нетипичное для него едва уловимое сомнение. Последний раз у него определенно перехватило дыхание.

— Нет, ты не хочешь понять меня! — отчаивалась она, плача и заламывая руки. — Значит, моя заблудшая, алчущая, чуждая самой себе, слепая душа будет скитаться бесприютно во враждебном мире, преданная тобой, лишенная истинного света родственной души, способной вдохнуть в меня жизнь и, быть может, испить из моего источника?