Дело Рихарда Зорге - [46]

В последующие две-три недели, пока Клейн и Будак читали этот документ, югославская пресса публиковала отчеты о волнениях в загребском гарнизоне, некоторые офицеры которого были арестованы по обвинению в подрывной деятельности против правительства. Клейн похвалил Вукелича за содержательность и аналитичность написанной им автобиографии. Человек, который может так писать, сказал он Вукеличу, не должен беспокоиться о том, что не найдет работу. Так или иначе, Клейн собрался отправить рукопись Вукелича в «Іпргесогг», печатный орган Коминтерна, а когда Вукелич шутливо запротестовал, Клейн заверил его, что отчет окажет большую помощь «движению» — имея в виду Коминтерн.

Нет сомнений, что в похвале Клейна присутствовали некоторые элементы лести, однако, вполне вероятно, что отчет действительно произвел на него большое впечатление. Вукелич неплохо владел и речью, и пером, а его знание югославской армии основывалось, в конечном счете, не только на собственном кратком опыте военной службы и детских наблюдениях ребенка, выросшего в офицерской семье. Вукелича, высокого, плотного сложения мужчину, в Японии часто принимали за бывшего кадрового военного. Во всем его облике всегда присутствовало нечто неуловимо военное.

С этого момента Клейн начал давить на Бранко с тем, чтобы заставить Вукелича принять активное участие в работе на Коминтерн, неустанно повторяя при этом, что годы бездеятельности со времени его разрыва с коммунизмом можно считать «скорее отпуском», чем «дезертирством». Вукелич, однако, поначалу отверг предложения Клейна, говоря, что он больше не верит в коммунизм и утратил веру в перспективу близкой революции. У него не было никакого желания участвовать в агитационной и пропагандистской работе югославской или французской коммунистической партии. Да, он признавал теоретическую возможность «построения социализма в одной стране», однако сомневался, будет ли такое построение успешным. По его мнению, более верояг-ным представляется вариант, при котором Россия скатится к обществу, контролируемому системой государственного капитализма и управляемому привилегированным классом бюрократов и генералов.

Однако Клейн не слушал этих возражений. Он заставил Вукелича признать, что существует некая вероятность мировой революции при условии сохранения мира и успешного выполнения сталинского пятилетнего плана. Он упирал на то — и это помогло Вукеличу принять решение — что главная задача Коминтерна — помочь Советскому Союзу сохранить мир во всем мире, что позволило бы русским построить социализм в их стране.

Вукелич сменил аргументы и принялся нападать на Коминтерн за его интеллектуальную скудость, приводя в качестве примера высказывание в газете «Юманите» о том, что немецкие социал-демократы виновны в подъеме фашизма. На это Клейн возразил, что сам аргумент, приведенный Вукеличем, подтверждает, что «новая организация», на которую-де они с Будаком работают, нуждается в приливе свежей крови и что ей как раз необходим кто-то типа Вукелича для выполнения некоей специфической задачи. Коммунистические партии на местах были слишком захвачены предвыборной игрой, а их члены слишком хорошо известны полиции, чтобы получать от них информацию по внутренним вопросам. И более того, продолжал Клейн, фракционная борьба, инспирированная Троцким и другими, ослабила Коминтерн. И потому информация, поступающая от коммунистических партий, была не очень-то достоверной. Недостаток точной информации и привел, в частности, к тому, что «Юманите» смогла предложить читателям не более, чем поверхностную интерпретацию событий, происходящих в мире.

Для Вукелича подобные слова явились откровением. Он сразу понял, что в качестве центра всемирной разведки Коминтерн мог бы уступить только Ватикану. На него также произвел огромное впечатление аргумент Клейна, что цель «организации» — сотрудничество в пассивной защите Советского Союза, пока эта страна будет занята построением социализма.

Десять лет спустя в своих показаниях Вукелич заявил:

«Я был уверен, что если можно было бы лет на десять отвести от Советского Союза угрозу войны, то в стране могли бы появиться социалистические культура, экономика и достаточно мощная система обороны, чтобы отразить любое нападение капиталистов. Клейн согласился с таким мнением.

Даже если при нашей жизни и не представлялось возможным совершить мировую революцию, мы могли, по крайней мере, обратить свои надежды на страну, проводившую социалистический эксперимент и таким образом оставить социалистическую идею грядущим поколениям. И я почувствовал, что эта мысль стала для меня тем побудительным мотивом, который и заставил меня принять участие в движении».

В конце концов Вукелич дал согласие встретиться с другим членом «организации», надеясь таким образом несколько больше узнать о работе, которой ему предстоит заниматься.

Но, вероятно, именно шпионажа он и не ожидал, и не желал. В те дни, во всяком случае, интеллектуалы, подобные Вукеличу, симпатизирующие марксизму независимо от того, были они членами партии или нет, как правило, не считали шпионаж приемлемым занятием для коммуниста. И это было особенно верно во Франции того времени. Например, Анри Барбье (ведущая фигура во французской партии), вызванный в 1931 году в Москву, с негодованием отверг предложение Берзина работать на советскую разведку. Барбье ответил Берзину, что не в традиции французского рабочего движения заниматься подобными делами и потребовал, чтобы Берзин прекратил вербовку агентов среди членов Французской коммунистической партии.