Дело Рихарда Зорге - [125]

Хофмейер держался в стороне от своих немецких коллег на Дальнем Востоке, и именно его тесные связи с японскими военными властями впервые возбудили подозрение германских чиновников в Бангкоке. Он был единственным иностранцем, которому позволили поехать на фронт в Малайзию, и Мейзингер высказывал подозрения, что Хофмейер вполне может работать на японскую разведку. Итоги предварительного расследования по делу Хоф-мейера были переданы японской полиции, которая и арестовала его 15 июля 1942 года.

Дело Хофмейера сравнивалось с делом Зорге в личном отчете о расследовании дела последнего, посланном Гиммлером Риббентропу в декабре этого года. С точки зрения безопасности дело Хофмейера поразительно напоминало дело Зорге. Оба сумели успешно вступить в нацистскую партию через ее заморские филиалы, один — в Стамбуле, другой — в Токио, причем умудрились сделать это без каких-либо проверок их политического прошлого. Оба сумели обеспечить себе безупречную «крышу» в качестве журналистов и таким образом смогли в течение многих лет безнаказанно действовать в качестве советских агентов.

В конце концов Хофмейер был передан японскими властями германскому посольству в Токио. Его посадили на германское судно, прорвавшее блокаду, капитану которого были даны строгие инструкции: в случае перехвата незамедлительно отделаться от заключенного. В августе 1944 года Мейзингер получил лаконичное сообщение из гестаповской штаб-квартиры в Берлине: Хофмейер содержался под стражей на судне «Бургенланд», которое было захвачено союзным военным кораблем близ восточного побережья Южной Америки. Капитан затопил корабль, а команда оказалась в бразильской тюрьме. Пять человек пропали без вести. «Хофмейер, конечно же, оказался в их числе».

Два месяца спустя военно-морской атташе германского посольства в Токио информировал Мейзингера, который в свою очередь доложил об этом в Берлин, что, когда корабль затонул, Хофмейер был расстрелян.

Профессиональное рвение и настоящая паника охватили Мейзингера и японскую полицию, когда они кинулись искать следы советского шпионажа на Дальнем Востоке. Последствия дела Зорге для японского общества приняли угрожающие размеры. Германские и европейские аспекты дела и участие в подобной деятельности немцев, живущих в Японии и Маньчжурии, уже были доказаны как делом Ленца, так и особенно Хофмейера.

Неожиданное вмешательство в дело Зорге с разных сторон угрожало дальнейшей и более ощутимой опасностью. 23 марта 1942 года в Берлине была получена телеграмма, отправленная через германскую дипломатическую миссию в Чунцине, в Маньчжурии.

Автор этого послания — местный представитель германской военной разведки, имевший привычку использовать радиоканалы Министерства иностранных дел для передачи своих сообщений начальству. Сообщение было подписано «Лисснер». Документ сей, однако, не попал в разряд обычных разведсообщений. Это был поразительный итог всех зловещих последствий дела Зорге, нацеленный своим острием против германского посла в Токио и обнаруживший некоторое знание дела Зорге изнутри. Источники Лисснера, должно быть, имели контакты с местными японцами в Харбине, и информация была передана ему, как он утверждал, «под пломбой секретности».

Послание это, адресованное начальству Лисснера в германской военной разведке, в обычном случае должно было бы отправиться с Дальнего Востока через специального курьера, но после нападения Германии на Россию сухопутный маршрут оказался блокирован и остался единственный канал связи — через радиопередатчик дипломатической миссии в Чунцине. Скрытое значение его посольской телеграммы было ясно: благодаря близким отношениям Зорге с генералом Оттом и персоналом германского посольства, в Токио происходили утечки жизненно важной развединформации, в которой были заинтересованы русские.

Когда чиновнику в Министерстве иностранных дел в Берлине положили на стол расшифрованное послание, значение его сразу же стало предельно ясно и не могло не вызвать тревоги, и с этого момента обычное рутинное расследование дела Зорге резко изменилось. Копию телеграммы Лисснера передали в личный офис Риббентропа. Реакция была незамедлительной и бурной.

27 марта 1942 года была отправлена личная телеграмма от германского министра иностранных дел послу Отту, в которой посла просили дать объяснения обвинениям, выдвинутым Лисснером. В своем ответе Отт решительно опроверг достоверность отчета и свою причастность к делу Зорге, о чем недвусмысленно говорили обвинения Лисснера. Однако Отт уже безнадежно испортил свою репутацию посла в Токио в глазах Риббентропа, что в огромной степени и послужило причиной немедленной отставки посла. А в фокусе нежелательного внимания оказалась собственная деятельность Лисснера, а также трения и соперничество германских агентств и их представителей на Дальнем Востоке. Так что личная инициатива оказалась почти роковой для самого Лисснера.

Согласно результатам расследования, проведенного германским МИДом, Ивар Лисснер в конце тридцатых годов представлял несколько германских газет на Дальнем Востоке и особенно «Фелькишер Беобахтер» в Токио. В 1938 году он был среди тех аккредитованных иностранных корреспондентов, кого пригласили увидеть своими глазами сражение во время инцидента в Чанкуфенге на корейско-советской границе