Дело портсмутских злочинцев - [60]

— Тогда, когда вы и ваш человек — Бессак? — взяли меня на абордаж и, как вы думали, убили меня. Причем из моего собственного ружья, — с горечью произнес Хоар, и наудачу решил продолжить. — Как вы понимаете, я тоже учился в английской школе. Уверяю вас, сэр, что парень с моим именем тоже сталкивался с массой проблем. И, однако, так ненавидя нас, англичан, вы решили поселиться среди нас.

Многие люди, узнав, что Хоар не может громко говорить, ошибочно считают, что он и слышит плохо, поэтому разговаривают между собой, считая его чем-то вроде мебели. Иногда Хоар находил такое отношение весьма полезным, пусть и оскорбительным, и всячески способствовал ему. И сейчас он поступил подобным образом, оставаясь молчаливым и стараясь выглядеть как принадлежность шхуны — кофель-планка там, или швабра.

Моро попался на эту удочку и полностью заглотнул наживку.

В 1794 году, рассказывал он Хоару, в Канаду тайно проникли представители молодой французской республики. Они нашли молодого Моро, с его отношением к англичанам, готовым рекрутом. Любое дело, которое обещало возврат потерянной Новой Франции, было делом, за которое он готов был умереть. Это его качество, вкупе с совершенным английским языком, делало его подходящим на роль тайного агента в Англии. Таким образом, Жан Филипп Эдуард Сен-Эспри Моро стал Эдвардом Морроу и отправился в метрополию.

Как Хоару уже было известно от доктора Грейвза, его супруги, да и от самого Моро, Эдвард Морроу, с его манерами и его деньгами, не имел трудностей с внедрением в светское общество Дорсета.

Моро прервался, чтобы зажечь огонь в нактоузе. Его лицо приобрело задумчивое выражение.

— А что с Кингсли? — напомнил о себе Хоар.

— Кингсли?

Моро помедлил, криво усмехнулся и пожал плечами:

— А, этот легкомысленный лейтенант…

Моро встретил Перегрина Кингсли в игорном доме в Портсмуте, когда тот находился на половинном жаловании, задолго до его назначения вторым лейтенантом «Вантиджа». Моро заметил, как Кингсли слишком вольно обращается с игральными картами. Наведя справки, Моро выяснил, что этот лейтенант был невероятно амбициозным, беспринципным и по уши в долгах, к тому же глубоко увязшим в отношениях с несколькими женщинами, как высокого, так и низкого происхождения, одновременно. Моро был уверен, что сможет его использовать, как только придет время.

Примерно в то же самое время Моро узнал об изобретательском даре доктора Саймона Грейвза и смог его использовать, заставив доктора поверить, что его работа поможет кораблям королевского флота в определении места в море, в то время как в действительности он помогал Моро уничтожать их. Так как Моро не всегда имел возможность контактировать с доктором, он посвятил того в секрет шифра, которым он был снабжен.

— Перестановочный шифр, как называл его Грейвз, — задумчиво продолжал Моро. — Темура, или что-то вроде этого. Из еврейской каббалы, насколько я помню. К счастью, он, как… — тут он прервал себя.

Конечно. Это объясняло, почему в момент убийства в руках доктора Грейвза находилась французская библия. Также возможно, что это объясняло тот факт, почему мистеру Уатту не удалось взломать шифр — он был написан не на английском, а на французском языке. Но… что чуть не высказал вслух Моро?

«Он, как…» — на этом тот остановился. Как кто — или как что?

Но, продолжал Моро, когда доктор Грейвз отказался производить серию одинаковых устройств, он стал представлять опасность. Чтобы обеспечить надежную поставку устройств, Моро отправил в английском анкерке одну из машинок во Францию, чтобы ее там скопировали в необходимом количестве. Эта  вполне, как он полагал, нормальная операция превратилась в огромное фиаско.

— Я понял, в чем была ошибка. Для контрабандистов подобные бочонки должны ввозиться, а не вывозиться из вашей своеобразной страны. Поэтому бочонок с часовыми механизмами доктора Грейвза вернули назад. А когда кто-то из них вздумал проверить его содержимое, он обнаружил, что в бочонке вместо ожидаемого бренди находятся какие-то железки, и выбросил этот бочонок.

— А что с доктором и его супругой? — прошептал Хоар.

— Мне нужно было чем-то надавить на калеку, чтобы управлять им. За неимением другого источника поставок он все еще был нужен мне живым. Я послал Дюга — моего доброго Дюга — с местным головорезом с целью захватить эту женщину, которая имела глупость бродить одной по пляжам Портленд-Билла. Конечно, ей ничего не грозило с моей стороны. Она достойна уважения, хотя и излишне тучна. Я бы изолировал ее на моем карьере или здесь, на борту «Мари-Клер», и держал бы ее заложницей моих требований к доктору.

Моро помолчал и продолжил:

— Я недооценил ее. Она не кроткая натура, а весьма норовистая. Своими проклятыми камнями она раскроила голову бедного Дюга, а из-за вашего вмешательства он попал в руки англичан. Даже Фробишер… оставим это. Дюга слишком много знал, чтобы позволить ему находиться во вражеских руках. Я сожалею о нем, также как и о смерти честного доктора. Он был искренне…

— Mais qu’est-ce que vous dites, monsieur?[31] — донесся до слуха Хоара испуганный голос Фортье. Моро замолчал на какое-то время.