Дело полковника Петрова - [39]

Если усилия делегации не принесли никаких результатов, то для меня участие в ней имело довольно неприятные последствия. Через некоторое время сообщение о моей активности появилось в одной из газет на польском языке с комментарием, из которого следовало, что я являюсь коммунистом. До этого времени мне удавалось сохранять политическую безликость в польской общине. Там меня считали доктором с, возможно, либеральными, но конечно не радикальными взглядами.

Публичное наклеивание мне ярлыка коммуниста послужило темой слухов среди поляков. В результате, это негативно отразилось на моей врачебной практике, и я оказался объектом социального остракизма. Тем не менее, я не мог позволить, чтобы эти последствия оказали влияние на мою работу по линии Службы безопасности, которая требовала, чтобы я продолжал участвовать в мероприятиях комитета по делу супругов Розенберг. Ведь в конце концов мои усилия должны были возместиться сторицей.

В это время мне удалось арендовать на длительный срок квартиру в доме на Пойнт Пайпер, где Петров выступил в известной сцене в плавательном бассейне. Теперь у меня было место, где я мог держать его под наблюдением и принимать его контакты и связи. Это давало явные преимущества в любое время, но в вечер дежурства в связи с делом супругов Розенбергов это оказалось просто удачей.

Дежурство было организовано накануне казни Розенбергов как пропагандистское мероприятие последнего момента. Перед тем, как уйти из дома для участия в нем я сказал Петрову, что не вернусь в этот вечер и ему придется до отхода ко сну побыть одному.

Я знал, что он примет пару рюмок спиртного и поэтому не удивился, когда, вернувшись домой под утро, услыхал храп Петрова.

Уже в постели мне пришла мысль о том, что по-видимому он принял ещё одну рюмку спиртного сверх своей обычной дозы и теперь крепко спит. Эта мысль немедленно повлекла за собой следующую. Ну не прекрасная ли это возможность подобраться к потенциальному источнику информации? Идея покрутилась у меня в мозгу и я отверг её, потом вновь вернулся к ней и снова отверг, затем обдумал её ещё раз и . . . . Я знал, что если вот так лежать, то ответ никогда сам не придет, но и заснуть я не смогу. В конце концов я пришел к выводу, что попытка - не пытка.

Я спал в основной спальне с одной стороны холла, а Петров находился в гостевой спальне с другого его конца. Рядом с холлом, но ближе к спальне Петрова, находилась дверь в ванную комнату, также поблизости от входа в его спальню в полу была скрипучая доска.

Прежде всего я зажег свет в ванной и оставил открытой её дверь с целью возможного оправдания моего присутствия рядом с гостевой спальней в такое раннее утреннее время. Затем я несколько раз прошелся по скрипучей доске, чтобы проверить её воздействие на спящего. Петров не шевелился. Затем я собрался с духом я сделал первый из ряда переходов между комнатами, в результате которых я скопировал каждый из документов, находившихся в карманах одежды Петрова. Это была совершенно изматывающая операция. Мне пришлось изымать каждый документ по отдельности, переносить его из одной комнаты в другую, копировать его, потом вновь сворачивать до такого же состояния, в котором он был прежде, и затем возвращать его на то же место в том же кармане, из которого он был взят.

Помимо нервного напряжения каждая ходка была тяжелым испытанием для моей наблюдательности и памяти. Попробуйте как-нибудь проделать все это в спокойной обстановке в вашем собственном доме и посмотрите сколько раз вы сможете вернуть документы точно в том же состоянии и в том же положении, в каком вы его взяли.

В ту ночь мне пришлось проделать это десять или двенадцать раз, все время опасаясь, что разоблачение в один момент разрушит результаты моей многолетней работы. Уже совсем рассвело, когда я закончил эту работу и был совершенно без сил.

Но результат стоил этих усилий. Он состоял из сорока или пятидесяти имен и телефонных номеров, черновика письма, начинавшегося словами "Дорогая миссис Олье", и назначавшего условия для встречи с этой леди, а также личных заметок, которые представляли деятельность Петрова в неожиданном свете.

Ценность скопированных мною документов оценить было трудно. Любой советский разведчик обычно всегда носит с собой заметки и документы, которые он считает ценными, полагая, что он сам сохранит все это надежнее, чем кто-либо другой. Конечно можно с достаточным основанием считать, что упомянутая выше информация весьма ценна и что любое из перечисленных имен и телефонных номеров представляют существенный интерес. Заранее полагать, что некоторые из имен принадлежат настоящим агентам было бы преждевременным, хотя в списке фигурировало и мое собственное имя а также имена лиц, известных мне по Русскому общественному клубу как прокоммунистических фанатиков.

Эти имена могли, и я в этом твердо убежден, дать ключ к выявлению всей системы советского шпионажа в Австралии, главой которой был Петров. Нет необходимости говорить о том, что выявление её скрытно от Петрова и состоящих в ней лиц, имело бы большую оперативную ценность, поскольку наблюдение за их деятельностью могло разоблачить всю их сеть. В этом состояло важное значение этой операции.