Дело победившей обезьяны - [3]

— Драгоценный преждерожденный Лобо, — подняла руку Цао Чунь-лянь; Баг опять встретился с ее бездонными черными глазами и сердце снова ёкнуло. — Разрешите спросить, а когда у нас будет практическое занятие по какому-нибудь настоящему человеконарушению?

— Вы имеете в виду осмотр места реального преступления?

Студентка из Ханбалыка кивнула. Баг неотрывно глядел ей в глаза, и девушка опустила взгляд.

— Все в свое время.

— А можно… — начал и запнулся Хамидуллин.

— Попробуйте, — подбодрил его Баг.

— Ну… Драгоценный преждерожденный Лобо, всем известно про вашего знаменитого кота… Вот… Нельзя ли свидеться с ним и узнать о ваших приемах работы с таким помощником?

Баг усмехнулся. Приемы работы! “Обязательно расскажу Ди, какой он знаменитый”.

— Я посоветуюсь с хвостатым преждерожденным, — ответил ланчжун с улыбкой. — Думаю, что такую встречу можно будет устроить. Надеюсь, Судья выделит для этого немного времени.

Студенты хихикнули.

— А… когда?

— Не раньше чем на следующей седмице, я полагаю.

— А на этой?

— На этой, к сожалению, никак не получится.

Завтра Баг со Стасей собирались отбыть в Мосыкэ.

Буквально на несколько дней.

Отдохнуть.

Только вот не забыть бы до отъезда задать корму воробьям да синицам.

Куайчэ Александрия – Тебриз, 5-й день двенадцатого месяца, вторница, утро

В дверь негромко стукнули, и в купе появился служитель куайчэ[6] — пожилой, волосы совершенно седые, ветеран скоростных перевозок, — с подносом в руке: на подносе, подле двух стеклянных чашек, исходил паром небольшой чайник, рядом с ним примостились вазочка с засахаренными фруктами и блюдце с сушками.

Коротко поклонившись, служитель сделал шаг к столику и принялся было располагать на нем принесенное, как взгляд его упал на черно-белый траурный Стасин халат, и рука, уже подхватившая сладости, дрогнула.

— Прошу меня простить, — склонил служитель в поклоне голову. — Пожалуйста, извините. — И неслышно вышел, унося вазочку прочь.

Баг ободряюще улыбнулся Стасе и взялся за чайник.

Куайчэ в направлении Мосыкэ[7], некогда – самой южной княжьей резиденции, — отправлялись из Александрии каждые два часа; пролетая расстояние от столицы до Мосыкэ за сто сорок минут, они делали короткую остановку и разбегались дальше, к городам и весям, поселкам и поместьям, крупным промышленным центрам и речным портам – на юг, в глубь необъятных ордусских просторов.

Баг бывал в Мосыкэ нечасто. Жизнь его была подчинена императорской службе, и про отпуск ланчжун обычно вообще забывал. В дорогу его звал лишь долг, когда деятельно-розыскные мероприятия требовали личного присутствия честного человекоохранителя со всей настоятельностью; на прочее времени просто не оставалось – разве что в отчий день выбраться ненадолго за город, оставить на обочине дороги верный цзипучэ и побродить среди кустов или по кромке песка Суомского залива, думая о том, о сем, рассеянно следя за полетом чаек или бросая время от времени в волны мелкие камешки.

А то, что за последнее время Баг выбирался в Мосыкэ несколько раз подряд, было данью долгу перед пострадавшим младшим сослуживцем, есаулом Крюком[8]. Ибо, в отличие от соседа, сюцая Елюя, занимавшего апартаменты справа от жилища Бага, о Крюке ничего не было слышно: опиявленный розовыми гирудами, Максим Крюк как сгинул в конце лета, так и не появился больше ни в Управлении, ни дома, ни у родных, которые как раз и жили в Мосыкэ. Пропал бравый есаул.

Сюцая Елюя же на днях выписали из лечебницы Управления, где довольно долго приводили в разумение. Однако же ордусская медицина в очередной раз доказала, что рубежей, которых она не может взять, просто не существует – хотя для преодоления некоторых приходится изрядно постараться. Еще Конфуций в двадцать второй главе “Лунь юя” наставлял: “Благородный муж не должен рассчитывать на то, что рыба из реки Цзян сама прыгнет на сковородку, где уже шипит наготове раскаленное масло”. Как раз тот случай: почти три месяца провел Елюй под надзором лекарей и научников, которые, засучив рукава халатов и не покладая рук, изгоняли из его тела противуправный фермент, а из души – готовность быть в рабской зависимости. Им это удалось, и сюцай вновь водворился у себя дома. Баг ни о чем его не спрашивал, щадя юношу, и уж совершенно не упоминал о том, как лишенный разума сюцай петухом наскакивал на него, Бага, в саду Храма Света Будды и пытался насмерть поразить ножом, а потом и шпилькой от шапки – хотя временами его и разбирало любопытство, помнит ли сам Елюй сей ужас, или те события изгладились из его оздоровленного сознания. При первой встрече с Елюем Баг сделал вид, что тот просто уезжал куда-то, а теперь вот – вернулся. И нельзя сказать, чтобы Багу уж совсем не было интересно, как научники обрели ключ к чудесному исцелению. Средства найдены, и Багу этого было довольно.

Да и бестактно было бы этим интересоваться. Как нечто весьма несообразное Баг воспринял замелькавшие осенью на страницах некоторых газет и сетевых изданий отголоски недобрым чудом все же распространившихся слухов о деле розовых пиявиц; но правды в том было чуть: как частенько бывает, слышали звон, а Будду – вон…