Дело об избиении младенцев - [76]

По-собачьи преданный генеральному директору Акулаев с парой мордоворотов, некогда уволенных еще Даутовым и снова принятых Ниной на работу после ее разрыва с Алексеем, тоже был не в счет. Нертов считал, что новый телохранитель не принесет ничего, кроме эффекта присутствия, так почитаемого в американской системе охраны и менее популярного в западной Европе. Если уж профессиональные бодигарды и сыщики не могли толком противостоять участившимся проблемам на шоссе, то что говорить о каких-то двух-трех качках, имеющих представление об охране на уровне «пошел вон, а то в морду заеду»? Такой горе-телохранитель может спровоцировать нападение не только своим внешним видом, но и поведением. Хорошо, если в создавшейся ситуации они бы случайно нарвались на какого-нибудь пьяницу, а если очередной случай будет срежиссирован вроде давнишнего нападения на Нину в белые ночи?..

Сам Акулаев, встретив опального бодигарда у «Транскросса», пряча глаза, промямлил, извиняясь, что он — лицо подневольное, а Нертова категорически велено не подпускать к генеральному директору. Правда, чтобы не злить собеседника, добавил: «Нины Анатольевны и так в офисе сейчас нет». Алексей только и смог ответить:

— Да ладно, не дурак. Все ясно. Только пиво больше не пей во время службы. Это чревато. Привет. — А затем развернулся и ушел. Насильно мил не будешь.

Ничего более неразумного, чем смена охраны во время, когда и над фирмой, и над самой Ниной нависла угроза смерти, придумать было нельзя. Но ни с Нертовым, попытавшимся с ней объясниться, ни с посланным для более удачных переговоров Николаем Ивановым, руководительница «Транскросса» говорить не стала. Точнее, с сыщиком она согласилась попить чаю, мимоходом поинтересовалась, как поживает любимая собака — ротвейлер Маша, скоро ли навестит Петербург очаровательная Женевьева, французская приятельница Николая и так далее, в том же духе. Но когда Арчи заикнулся было об охране, голос Нины стал напоминать звук долго пролежавшего на морозе металла и она чуть ли не прямо указала гостю на дверь, сославшись на неотложные дела. Сыщику ничего не оставалось делать, как вежливо попрощаться. Но перед этим, пока собеседница отвлеклась, вынося какие-то никчемные бумаги секретарше (прекрасный повод показать, что разговор окончен), Арчи успел прилепить под тумбу ее стола миниатюрный микрофон. Так, на всякий случай, в качестве прощального подарка. Алексей не пользовался такими штуками, тем более, против своей любимой. Но у Арчи оснований для предрассудков не было. Оставив «подарок» сыщик вернулся в контору, где его ждали Нертов и Александрыч.

В ходе «производственного совещания», затянувшегося далеко за полночь, друзья решили, что как бы то ни было, но прекращать свою работу по «Транскроссу» они не будут, тем более что следовало проверить несколько версий, казавшихся довольно перспективными. Главным фигурантом одной из них был Сергей Борисович Царев, в порядочность которого не верили ни Нертов, столкнувшийся с ним два года назад, ни бывшие оперативники, за версту чуявшие всякую дрянь, пусть даже она выглядела вполне респектабельно.

Долгое совещание было прервано самым бесцеремонным образом. К ужасу Александрыча, мигом вспомнившего некогда преподанный ему урок самбо и к удивлению остальных присутствующих в комнату впорхнуло грациозное создание. Из-за приоткрытой двери выглянула улыбающаяся физиономия дежурного сыщика, которому было строго наказано не пускать посторонних в контору («Смотрите, радуйтесь, кто к нам пришел!»). Но, увидав выражение лица зама начальника, сыщик немедленно скрылся в темноте коридора.

На пороге комнаты стояла Женевьева. Только она могла так, без предупреждения примчаться из своей Франции, посреди ночи добраться через весь город до сыскного агентства, надеясь на радостную встречу с его любимым начальником. Ее похожее на «мур-р-р» — «здравствуй дорогой» оборвалось, едва успев начаться.

— Николя, бедная девушка ждет — не дождется, пока ты к ней приедешь или хотя бы позвонишь, а ты, оказывается, развлекаешься со своими друзьями, — удивленно воскликнула вошедшая, по пути чмокнув в щеку Алексея и оторопевшего Александрыча, — а тебе никто не говорил, что девушек нельзя надолго оставлять одних?

Не поняв толком, шутит ли Женька или говорит серьезно, Арчи начал оправдываться, мол «тут возникли некоторые проблемы», но девушка, перебив его, заявила, что «единственная проблема — это я» и сыщик больше не мог сказать ни слова, так как его рот был в тот же миг принародно заткнут сладкой французской помадой.

Нертов тактично отвернулся, сделав вид, что пытается рассмотреть висевший на стене плакат времен перестройки «Голосистость — вот наше богатство»! Александрыч же, схватив со стола грязные стаканы, побежал срочно их перемывать. Но едва он выскочил за дверь, как оттуда послышался оглушительный грохот, звон бьющихся стекол и заковыристая фраза зама, в которой самым литературным было слово «мать».

Женевьева, отпустив Арчи, как и полгода назад, во время первого визита в агентство, всплеснув руками, охнула: «Боже, я же там свои чемоданы оставила!», после чего сыщик в приступе безудержного хохота повалился грудью на стол, вызвав этим очередной поток проклятий из-за двери…