День 19 мая последнего года уходящего столетия практически ничем не отличался от предыдущих весенних дней на Балканах: за стенами аэропорта Скопье так же ласково пригревало утреннее солнце, заставлявшее счастливо жмуриться гостей столицы Македонии; где-то вдалеке слышался гул самолетных двигателей; суетились пассажиры, спешащие побыстрее зарегистрироваться на очередной рейс до Франкфурта-на-Майне; бестолково торопились провожающие со своими последними напутствиями и пожеланиями мягкой посадки; несколько частных таксистов, лениво поигрывали ключами у дверей здания аэровокзала и пристально вглядывались в лица выходящих.
Из подъехавшей к входу легковушки, которую, казалось, уже давно заждалась разборка на запчасти, выбрались трое парней. «Колико треба да платим?» — Наклонившись к водителю, поинтересовался один из приехавших, но другой его спутник дернул говорившего сзади за локоть: «Не суетись, Тим, я же сказал, что все вопросы с водилой решу сам. А ты бы еще с «духами» по-сербски говорить попробовал. Пошли-ка лучше, пока регистрация не закончилась». Он сунул таксисту несколько купюр, махнул на прощание рукой и вся троица, двинулась к входу в аэропорт, оставив недовольного таксиста в его развалюхе дожидаться очередных клиентов.
Они были чем-то неуловимо похожи друг на друга: и возрастом, не превышавшем 25–27 лет, и крепким телосложением, и короткими, почти «под ноль», прическами, и загорелыми, обветренными лицами, и даже походкой, несуетливой, но в то же время отнюдь не ленивой, которая подчас характерна для изнывающих от скуки жителей столицы. Двое несли спортивные сумки, третий же, явно провожающий, двигался налегке, несмотря на то, что у одного из улетавших, которого называли Тимом, была перевязана рука. Впрочем, Тим и не собирался никому перепоручать свою ношу, бодро следуя вперед.
В очереди на регистрацию билетов приехавшие встали за темноволосым парнем в аляповатой красно-желтой рубашке навыпуск.
— Слушай, а ты знаешь, что сегодня праздник? — Негромко осведомился у своего спутника Тим и сам же ответил: День рождения пионерии. Том, ты понял меня? День рож-де-ни-я. Может, успеем добавить грамм по нескольку ракии, а? До отлета, так сказать?
Парень в цветастой рубашке, услышав русскую речь, обернулся и как-то странно посмотрел на говорившего.
— Что-то не так, дядя? — Перехватив показавшийся слишком пристальным взгляд незнакомца, поинтересовался Тим.
— Sorry. I’m don’t understand you. — И незнакомец, примирительно улыбнувшись, попытался отвернуться от подвыпивших русских, но Тим здоровой рукой недобро похлопал его по плечу: «Эй, ты — янки? Ю-эС-Эй?»
— No, I’m from Ciprus, sorry. — И парень в красно-желтой рубашке, подхватив свои вещи, передвинулся вперед вслед за очередью.
Человек, провожавший Тима и Тома, сообразил, что они могут нарваться на неприятности и постарался успокоить: «Погоди, говоришь, праздник сегодня? — Так давайте-ка тогда тихо и быстро регистрируйте билеты, а потом мы еще успеем обмыть ваш отлет».
Том живо поддержал говорившего и начал озираться в поисках буфета.
Очередь, меж тем, медленно, но верно двигалась в сторону стойки регистрации. Через некоторое время самолет должен был увезти отъезжающих во Франкфурт-на-Майне, откуда затем заинтересованные лица без помех могли добраться до Петербурга. О встрече с Северной Венецией, которая еще недавно казалась такой несбыточной, мечтали Тим с Томом. Но не меньше мечтал об этом и парень в красно-желтой рубашке с кипрским паспортом, в действительности знавший русский язык отнюдь не хуже, чем английский и повоевавший на руинах Югославской империи не меньше российских попутчиков.
* * *
…На третьем этаже от пола, до окна был один метр, как и во всей школе. Этот метр отделял смерть от жизни. Двадцать минут назад Санька Васильев, из Набережных Челнов, то ли забывшись, то ли одурев от дыма и треска, встал и, опершись руками на подоконник, глубоким вдохом забрал в легкие свежий воздух. Фоменко с матом рванулся к нему, не поднимая головы, схватил за поясницу, но было поздно. Тело Васильева, с раздробленной головой отбросило на командира, заливая его кровью и ошметками мозгов. И еще двадцать-тридцать пуль, кроме той, которая угодила в голову Саньки, влетели в помещение, искрошив верхние полки шкафа у противоположной стены, а также то, что осталось на них от учебных экспонатов.
Но все равно, на подоконник надо было время от времени подниматься. Укрываться за изрешеченными пулями мешками с песком, за вогнутыми кусками стали, которые местные сербы-слесари приспособили в нескольких окнах школы и в подвалах. Если из школьных окон в течение четверти часа не прозвучало бы ни одного выстрела, триста мусульман, подошедших на расстояние гранатного броска, покончили бы с гарнизоном из пятнадцати русских добровольцев и тридцати сербских ополченцев.
