Дело о волхве Дорошке - [4]

— Подробности как раз неизвестны.

— Хорошо. Я понимаю. Вы на службе. В общем, мое мнение, что сон только оформил некоторые подозрения, не более того. А впрочем… Мне приснилось, будто я зашла в кабинет мужа, а там его не было. И вот голос — можно допустить, что это был голос человека, именующего себя волхвом Дорошкой — голос сказал, что за картиной на стене находится вмурованный в стену железный ящик. Сейф. А ключ к нему в потайном ящике стола мужа. Наутро, когда мужа не было дома я — наверное, тут я действительно попала под влияние настроения — ради развлечения проверила то, что было во сне. И все совпало — и сейф за картиной, и ключ в потайном ящике стола, ящике, о котором я прежде ничего не знала. Я открыла сейф. В нем оказалось около двух сотен николаевских империалов, пачки денег — доллары Северо-Американских Соединенных Штатов и английские фунты, фунт алмазов и несколько паспортов, на разные фамилии, однако фотокарточки были моего мужа. В качестве жены в паспорт была вписана не я.

— Не ваша фамилия?

— Нет, не мое описание. Возраст и все остальное… Это помощница моего мужа. И когда муж вернулся, я спокойно спросила его — и про паспорта, и про бриллианты. А он сказал, что все это сделано по заданию партии. Предстоит-де выезд за рубеж для постановки революционного дела. Для этого и бриллианты и все остальное. А помощница записана женой для конспирации.

Я, конечно, не поверила.

— Почему?

— Будь это так, и документы, и драгоценности хранились бы не в его кабинете. Ведь поездка, как поспешил успокоить меня муж, только планируется, и, если и состоится, то не раньше лета. Кто ж заранее раздает бриллианты, фунтами?

— Тогда что ж это такое?

— Хомячкует муженек. Захоронку сделал, вдруг белые победят? Тогда он и убежит за границу. С деньгами, новой биографией, новой женой.

— Кстати, а бриллианты… Какие?

— Хотите посмотреть? Муж их унес, перепрятал, вместе с золотом и паспортами. Бриллианты как бриллианты, карат в пять-шесть…

— Понятно, — по крайней мере, одной заботой меньше.

— А мне нет. Мне непонятен ваш интерес к глупым бабьим снам.

— Но я уже объяснил…

— Если бы враги революции придумали прибор, выпытывающий мысли, они бы не мне рассказывали, а у меня спрашивали. Поверьте, у меня есть что спросить.

— Верю, я ведь и сам с вами говорю не для времяпрепровождения. Хорошо, вы считаете, что никакого мыслепередающего устройства у врагов революции нет.

— Да, я считаю именно так.

— Тогда откуда вы узнали о сейфе, ключе?

— Думала, наблюдала — подсознательно. Копилось все понемножку, а потом и созрела мысль. А что во сне — никакой мистики. Дмитрий Иванович Менделеев тоже свое открытие во сне сделал.

— А секрет потайного ящика стола?

— Это проще простого. В моем столе потайных ящиков тоже немало. Принцип, собственно, один.

— Допустим. Оставим пока сны в стороне. Но сам волхв Дорошка… Где вы с ним встречаетесь?

— Встречаюсь? Я и видела-то его однажды.

— Расскажите об этом.

— А и рассказывать особенно нечего. Я и еще несколько… эээ… обитательниц Кремля ходили в галерею Третьякова. Мы должны были решить, какие картины не представляют особой ценности для пролетариата. Освободить зал для нашего нового художника Соколова.

— А почему вы?

— А почему нет?

— Действительно…

— У входа к нам подошел человек. Одет просто, даже слишком. Худая обувь, худая одежда. Нет, не так: одежда обычная, но для мая, в лучшем случае — для апреля. А сейчас даже смотреть на него было холодно. А лицо… Знаете, типичное лицо провинциального трагика средних лет, из тех, что и пьесы сами пишут, и в режиссуре подвизаются, и поэмки в журналы посылают — и в лучшем случае успех четвертой звездной величины. Непризнанные таланты.

— Он к вам подошел?

— Нет. Да и не смог бы — охрана бы не пустила. С нами было пять человек кремлевских. Он издалека нам прокричал. Вернее, продекламировал, словно актер. «Вам жить среди рубиновых созвездий, лишь я спасу вас, бедных, от возмездья, ведет к спасению нелегкая дорожка, во снах ее покажет волхв Дорошка».

— Вы запомнили?

— Мне не трудно запомнить тридцать пятизначных чисел кряду. Но дело не в этом. Запомнили все, даже Леночка Шмелева, неспособная выучить Интернационал дальше первой строчки.

— Когда это произошло?

— Пять дней назад, 13 марта.

— Хорошо. Значит, прочитал этот человек свое заклинание, и что дальше?

— Ничего. Скрылся в толпе.

— Кремлевские его не преследовала?

— Кремлевские нас охраняли. Ловить безумных артистов — еще чего.

— Вы думаете, это был безумный артист?

— Во всяком случае, думала тогда.

— А когда этого человека вы увидели в следующий раз?

— Я уже сказала — больше я его не видела.

— Наяву, понятно. А во сне?

— Во сне… Во сне я его вижу каждую ночь, — сказала товарищ Зет.

— Значит, каждую ночь, — Арехин не стал напоминать прежние слова Лии Баруховны. — И что он каждую ночь себе позволял?

— Ничего особенного. Придет, посидит, расскажет и покажет историю, прямо как в синеме — и уйдет.

— А какие истории он показывал?

— Обыкновенные, революционерские. Каторгу, на которой мерзнут и гибнут от непосильного труда большевики. Застенки. Пытки.

— А еще что?

— Ничего иного. Пытки и застенки.