Дело о сорока разбойниках - [48]

– Вы приведете в чувство приказчика? – так же криком ответил Дункан, резко отдергивая руку. – Или лишний раз свою бесполезность проявите?

Иноземцеву показалось, что психиатр был готов убить его. Он стоял вплотную у окна, одно движение Дункана, и полетел бы вниз со второго этажа. В глазах его ясно читалось намерение покончить с внезапным свидетелем.

Механически, пребывая в двойном смятении, доктор вырвался на середину залы и занялся приказчиком. Остатки ночи пролетели как несколько болезненных секунд. Он не понимал, что делает, о чем говорит, он не вполне понял, что произошло, действовал словно автомат, но вполне слаженно. И даже взял на себя ответственность поместить беднягу, которого хватил удар, в одну из палат госпиталя. Очнулся Иноземцев, когда за окном уже синел рассвет – было утро. Не чувствуя ног, он отправился в свою казенную квартиру.

Глава IX. Хозяин Юлбарса открывает свое инкогнито

Иноземцев поднялся, открыл дверь, миновал прихожую и вздрогнул: в одном из кресел, напротив генератора, по-прежнему с газетой в руках сидел этот злой гений – психиатр князя из Департамента, Розенбах-Дункан. Потом вспомнил, что Николай Константинович изволил доставить уснувшего мальчика домой, пока доктор хлопотал о приказчике Захо, порывисто стал крутить головой – Давид, слава богу, мирно спал на кровати. Переведя взгляд на психиатра, Иноземцев вспомнил, как тот потянулся в суматохе к его горлу. Просыпалось от потрясения сознание, просыпалось тело. И ужасно вдруг заболело слева под скулой, рука потянулась к саднящему горлу, Иноземцев нащупал гематому, довольно приличную гематому.

– Вас привести в чувство сложнее, Иван Несторович, чем этих самых чувств лишить. Уж простите, – послышалось из-за газеты.

– Вы собирались пережать мне сонную артерию? – прошептал Иноземцев и закашлялся. – Вы поняли, что я вас узнал, вы меня убьете…

– Разумеется, нет. Была б такая надобность, убил бы прямо в зале у Захо.

– Вы замешкались.

– Я не из таких. Не замешкал бы, убил бы молниеносно, ни хозяин бы не заметил, его магазин потерпел массу убытков, никто бы другой. Вы ведь задыхались и руками махали, все равно, что припадочный. Все подумали, что приступ начался. Что оставалось делать? Я, между прочим, доставил вашего протеже домой целым и невредимым. Вы поди о ребенке-то и вовсе позабыли. И что я слышу вместо благодарности?

Иноземцев недоверчиво покачал головой и покраснел от ярости.

– Что вам от меня нужно? – выпалил он, прекрасно понимая, что ни толики благородства не было в столь странном жесте фальшивого психиатра.

– Да, есть одно дельце, – тот невозмутимо продолжил.

Говорил он все это время, а газету держал высоко поднятой. Иноземцев даже сделал шаг, чтобы вырвать газетный лист из рук негодяя. Но не осмелился.

– Вот и решил случаем воспользоваться, остался вас дожидаться. Обмолвиться словом, Иван Несторович, хотел бы. Настоятельно просить то бишь. Чтобы не вздумали где-нибудь проговориться, что мы знакомы.

С достоинством отдернув полы фрака, Иноземцев с вызовом взглянул на психиатра:

– Неужели вы подумали, что я стану…

– Молчать, – грубо прервал его полицейский врач, опустив наконец свою газету, дав возможность Иноземцеву хорошо разглядеть свое лицо и убедиться, что пред ним действительно тот самый Дункан из Департамента полиции. – Да, вы будете молчать, поскольку то, что намереваетесь открыть князю, он и без вас знает. Неужели за пять лет, которые он провел в моем обществе, он не догадался, кем послан его лечащий врач?

– Но князь – не сумасшедший! – вспылил Иван Несторович.

– Вы знакомы с ним один вечер, – напомнил Дункан.

– Вы готовы обвинить в полоумии любого, кто вам неугоден! – продолжал яриться Иноземцев, но вдруг, осознав, что ему не по силам сдвинуть этот камень, замолчал, глядя в пол.

– Почему Розенбах? – спросил он отрывисто. – Знавал я одного Розенбаха, выходца из Петербургской медико-хирургической академии… Он работал с самим Шарко… Выдаете себя за его брата, свата, кузена? Конечно же, при князе должен состоять только именитый психиатр. А я ведь тоже весьма интересовался психиатрией, пока сам не оказался в психлечебнице. По вашей вине. Вы продержали меня в заточении шесть долгих месяцев. Я был невиновен! Теперь ваша жертва – князь?

– Бросьте, доктор, считать себя нормальным человеком. Вы, Иноземцев, самый настоящий буйный пациент, которого опасно оставлять на свободе. Шесть месяцев, говорите вы? Это ничто в сравнении с пятью годами здесь! Пять лет я провел среди песков, мучаясь от жары, духоты и грязи. В этом имеется и ваша вина. Заморочили полиции голову вместе с этой вашей бюловской девицей. И я весьма удивлен, встретив вас здесь, а не в заключении или на каторге. Но если мне понадобится вновь упрятать вас в психлечебницу, поверьте, это большого труда стоить не будет.

– Это еще почему?

– Посмотрите вокруг себя, Иноземцев, оглянитесь. Этого достаточно, чтобы надеть на вас смирительную рубашку, – парировал психиатр, потом достал хронометр из кармана жилетки и щелкнул крышечкой. – Ваши часы врут, вам это ведомо? Два с четвертью разница с истинным временем.