Дело о продаже Петербурга - [33]

Но главный редактор газеты, с которой Леонид сотрудничал, предложил съездить в Москву именно ему, чтобы сделать интервью с одним политическим лидером, перебравшимся в первопрестольную из слякотного Питера. Естественно, Леонид согласился — подобную возможность упускать не следовало, тем более, что «эксклюзивное» интервью можно было бы, чуть переделав, отдать еще в несколько изданий.

Он уже собрался убегать из Дома прессы, когда затренькал мобильник. Неизвестный предложил Бананову срочно встретиться, чтобы рассказать о неком грандиозном скандале, который вот-вот грянет на политической арене города. Леонид, прекрасно зная, что из подобных звонков в лучшем случае каждый сотый может принести хоть какую-то пользу, хотел отказаться. Но собеседник заверил, что при встрече передаст «важные документы», изобличающие преступную деятельность…

От услышанной фамилии одного из городских руководителей и последовавшего затем намека на имевшие место события Бананов чуть не поперхнулся. Дело в том, что в бережно собираемом журналистом досье на всяких политиков, подобный факт уже был помечен. Правда, пока бездоказательно, а значит, пускать его «в народ» было нельзя. Теперь же удача, казалось, сама лезла под перо. И журналист согласился.

Встречу назначили через час в одном ночном клубе. Неизвестный успокоил Бананова, сказав, чтобы тот при входе назвал свою фамилию, дескать, его пропустят внутрь, несмотря на неурочное время. И действительно, когда Леонид, постучал в зеркальное стекло обитых старинной бронзой дверей, коротко стриженный «бычок», выполнявший по совместительству роли вышибалы и лакея, без лишних вопросов пропустил его в роскошное заведение.

В небольшой комнатке, куда провели Бананова, журналиста уже ждал похожий на Рэмбо незнакомец. Сначала ничего не предвещало беды. Леониду даже принесли приличную порцию коньяка. Правда, на закуску дали почему-то яичницу, но Рэмбо, улыбнувшись, сокрушенно посетовал, дескать, еще не вечер, а потому кухня не работает. «Но, как говорится, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда», — засмеялся незнакомец, — предлагая журналисту перекусить.

В ходе разговора довольно быстро выяснилось, что никакого компромата никто давать Бананову не собирается, а вот от него потребовали неизвестно почему отдать полностью все материалы, бережно собираемые Леонидом на известных людей.

Этими материалами, а точнее, компрометирующим досье, которое Бананов время от времени использовал в работе, журналист чрезвычайно гордился, хотя о существовании досье старался никому не рассказывать. Но оказалось, что Рэмбо достаточно осведомлен о делах Леонида. Например, живо напомнил, что тот недавно участвовал вместе с покойным коллегой Щучкиным в «разоблачительной» акции, касающейся известной в городе фирмы «Транскросс».

От этой акции у Бананова остались самые неприятные воспоминания и шрам на голове, напоминающий о грохнувшейся на нее пишущей машинке. Машинка была последним «подарком» безвременно ушедшего коллеги — Андриана Щучкина. Тогда, перед своим скоропалительным бегством, в доме журналиста именно он набросился на Леонида с кулаками. В результате Бананов врезался в шкаф, с которого и рухнула злосчастная «Украина». Через две недели, когда с головы Леонида сняли швы и он вышел из больницы, то узнал, что Щучкин разбился на угнанном автобусе. От этой новости Бананову полегчало. «Не фиг на людей кидаться, — думал он, — а Бог, Он правду видит, вот и воздал Андрианчику по заслугам».

Теперь же намек незнакомца не вызвал никаких положительных эмоций. И как оказалось, правильно. Оставленный в одиночестве допивать коньяк и останавливать кровь в разбитом носу, Бананов горестно думал, что с досье придется расстаться. Пусть в своих статьях он вовсю ругал бандитов, высказывая к ним пренебрежение и ненависть, но одно дело статьи, а другое — реальность. Он грустно вспомнил недавний инцидент с налетчиками-недоучками, потребовавшими в его квартире вместо пустых бутылок Сокровища, и еще раз подумал, что правильно поступил, не обратившись в милицию: в нынешней ситуации за это можно было поплатиться гораздо серьезней.

«Но потерять просто так документы нельзя, — размышлял журналист, — надо что-то придумать. Что-то придумать…»

Из лихорадочных размышлений его вывел голос появившегося в дверях «бычка»:

— Давай, выходи… Да не сюда, блин, с такой рожей! Давай, топай к черному ходу.

«Надо что-то придумать. Срочно что-то придумать», — продолжал повторять про себя Бананов, двигаясь под презрительным взглядом охранника вглубь подсобных помещений ночного клуба.

* * *

Мэй деловито выискивала в парковом черноземе какие-то корешки, несмотря на укоризненные упреки Алексея, рассуждавшего, что ротвейлер — не землеройная машина и мог бы спокойно бегать вместо того, чтобы тыкаться носом в грязь. Городской парк уже несколько лет, как облюбовали собачники, которым городские власти так и не удосужились сделать мало-мальски приличные места для выгула животных. Вот и сейчас, несмотря на многочисленные запреты, ближе к вечеру сюда, как обычно, начали собираться обитатели ближайших районов со своими домочадцами. Вот по периметру сада чинно прошествовало семейство эрделей, сопровождаемое двумя тетечками, напоминающими учительниц средней школы. Чуть подальше — радостно повисшая на своем спутнике девица, возле которой прыгал, пытаясь привлечь внимание счастливой хозяйки, недоумевающий пудель. У самого забора, еле удерживая на поводке здоровенного овчара, просеменила дородная дамочка, поинтересовавшись по дороге, не видно ли «в том конце» милиции.