Дело о любви до гроба - [4]
— Тогда чего тянуть? — Аля стряхнула пепел с сигареты. — Звони.
Позвонил родителям Насти, конечно, не Игорь, а Птицын, ответственный за ведение дела, но те согласились быстро и без проблем. Будто только и ждали звонка. Смириться пришлось и с тем, что тучный Эдуард Павлович отправился к родителям девушки вместе с сотрудниками отдела «Т.О.Р.». Аля сразу устроилась на заднем сидении, предоставив мужчинам наслаждаться дорогой и возможностью пообщаться, а сама постаралась настроиться, что не всегда хорошо удавалось после ранних подъемов и утомительных переездов. «А что ты хотела? — мысленно усмехнулась Аля. — Ведь не девочка уже».
Слегка визгнув тормозами, машина остановилась у длинной пятиэтажки. По двору прохаживались молодые мамы с колясками, обсуждали кого-то бабульки на скамейках. В общем, ничем не примечательный российский дворик. Некоторое разнообразие в окружающий пейзаж вносил только старый кряжистый вяз, верхними ветками почти касавшийся нескольких окон пятого этажа. И вот этот вяз привлек очень пристальное внимание Али.
— Это их окна? — указала она Птицыну туда, где ветки почти скребли стекло.
Тот сперва недоуменно посмотрел на Сочину, но спустя секундную заминку все-таки кивнул. В Следственном Комитете причастных к делу лиц всегда предупреждали о том, какого рода консультант будет помогать в расследовании. Иначе было не избежать вопросов или двусмысленных ситуаций. Впрочем, всех их, конечно, предупреждали и о том, что эту информацию не следует афишировать в интересах следствия.
— Тогда мне нужно будет с ними поговорить еще и о мальчике.
— Мальчике? — переспросил Игорь. Но Аля, не ответив ни слова, уже направлялась к нужному подъезду. Следователям ничего не оставалось, как пойти за ней.
Настина мама, Мария Григорьевна, оказалась невысокой полноватой блондинкой. Она тут же принялась хлопотать о чае для гостей. Отец же — седеющий кряжистый мужчина с военной выправкой — скупо поздоровался с гостями, пожав руки обоим следователям, и представился Алексеем Михайловичем.
— Алевтина Юрьевна, чаю или кофе? — выглянула из кухни Мария Григорьевна. Она, кстати, сразу узнала участницу знаменитого телепроекта, еще с порога начав обращаться к Але с уважением, граничащим с благоговением.
— Благодарю, мне ничего не нужно. Я бы хотела взглянуть на вещи вашей дочери, и, если можно, в отдельной комнате.
— Да-да, конечно, — засуетилась хозяйка.
— Я все-таки хотел бы поприсутствовать, — Птицын оторвался от разговора с отцом Насти.
Игорь только вопросительно глянул на Сочину. Мол, если нет, отвадим.
— Хорошо, — вздохнула Аля, которой было уже привычно сосредотачиваться при стечении народа. Тем более, что оказаться наедине с убитыми горем родителями ей совсем не хотелось.
Мария Григорьевна принесла Сочиной какую-то кофточку и тот самый дневник, в котором обнаружила тревожную фразу. Аля сперва положила руку на кофточку. От нее явственно повеяло холодом. А еще… будто пахнуло красками.
— Хорошая девочка была… рисовала, родных любила, мужа своего…. Какие-то повреждения идут, но раньше. Ей операцию делали. Было у нее две связи сильных, больших. Первая много обиды принесла, но обидчика уже нет, — Аля не заметила, как, почти отключившись от реального мира, выдала то, что так боялась говорить родителям Насти.
В нависшей тишине сдавленно охнула Мария Григорьевна.
— А… почему была? — осведомился Алексей Михайлович.
Вот и настала минута, которую Аля так оттягивала. Она перевела взгляд на мужчину, пристально посмотрев ему в глаза.
— Потому что нет ее больше. Давно нет.
— Как давно? — заинтересованно уточнил Птицын. А Сочина краем глаза отмечала метаморфозы на лицах родителей. Непонимание сменилось недоверием, потом страхом и, наконец, появилось то самое выражение, которое отличает всех, кто потерял близких людей — горе.
— Как ищете, столько и нет.
— Значит, год… Это убийство?
— Да. Вот от тетрадки сильнее всего идет. Сама чуть не задохнулась — задушили ее. А вот потом… будто много ран по телу… не могу понять. Извините, — Аля, как могла, мягко обратилась к отцу Насти, присевшему на диван рядом с женой, и теперь положившему руку ей на плечо, будто стараясь поддержать. — Я могу покурить?
До Алексея Михайловича не сразу дошел смысл сказанного.
— Да… на кухне…
Сочина направилась к выходу. И вдруг остановилась на пороге. Ветки вяза, замеченного ею еще во дворе, настойчиво скреблись в стекло. Экстрасенс почувствовала, как ее буквально переполняют чужие боль и ненависть, и чуть ли не бегом бросилась обратно в комнату.
— Мария Григорьевна, Алексей Михайлович, мне нужно с вами поговорить. Сейчас. Это очень важно. И… Игорь, останьтесь с Эдуардом Павловичем здесь, пожалуйста.
Родители Насти и не думали отказываться, хотя по ним видно было, что пережитый только что шок сменился робкой надеждой на то, что экстрасенсы тоже иногда ошибаются. «Хотела бы я тут ошибиться», — про себя подумала Сочина, возвращаясь на кухню вместе с хозяевами квартиры.
— У вас сын еще есть, — без перехода заявила Сочина.
— Да, но… при чем тут…? — Аля не дала Марии Григорьевне договорить. Потом можно будет извиняться за грубость. Сейчас главное — помочь. Предупредить.
