Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда» - [162]

Когда высокопоставленные политики и должностные лица в пакистанском правительстве раз за разом повторяют, что богохульные выражения являются формой террора и что за них следует наказывать столь же строго, то наиболее логичным и подходящим ответом на богохульство и оскорбление чувств верующих становится именно террор против тех, кто кощунствует против религиозных ценностей.

Но так было не всегда. Явление, которое пакистанская писательница Камила Шамси называет "разгневанный оскорбленный мусульманин", более свойственно новому времени, хотя подобный тип существовал и до "карикатур на пророка Мухаммеда", "Сатанинских стихов", Винни-Пуха, игрушечного медвежонка и свиней-копилок. По словам Шамси, этот тип становится все сильнее по мере того, как меняющиеся правительства в очередной раз пытаются разыграть "исламскую карту", чтобы подчеркнуть национальную идентичность невзирая на этнические различия и родовые отношения, мобилизовать население в борьбе с заклятым врагом Индией, а также придать легитимность любым действиям против гражданского общества и светских сил, которые, как считалось, подтачивали мощь армии. В ходе данного процесса, движущей силой которого стал союз военных и духовенства, сформировалась база для исламистов и приверженцев джихада при поддержке армии и служб безопасности, успешно запугивавших население, которое, с одной стороны, страдало от насилия фундаменталистов, а с другой — не осмеливалось бросить вызов им и их идеологии из страха получить клеймо вероотступников, еретиков или богохульников.

Исламизация началась после 1979 года, когда советские войска вторглись в Афганистан, началась революция в Иране и исламские бунтовщики захватили Большую мечеть в Мекке, удерживая ее в течение двух недель, пока силы безопасности не утопили восстание в крови, убив сотни, а может быть, и тысячи человек. В то время страной правил генерал Зия-уль-Хак, хотя именно социалист Зульфикар Али Бхутто, стремившийся улучшить отношения с Саудовской Аравией и в целом усилить влияние Пакистана в исламском мире, в 1974 году провозгласил вероотступниками представителей Ахмадийской мусульманской общины, являвшихся религиозным меньшинством, запретив им называть себя мусульманами. С конца 1970-1980-х во главе военной диктатуры стоял Зия-уль-Хак, сделавший исламское право основой правовой системы и сферы образования. Усилия по исламизации Пакистана превратили страну в центр мирового джихада, что помогало мобилизовать исламский мир на войну в Афганистане. В 1982 и 1986 годах Зия-уль-Хак вносил дополнения в уголовный кодекс, расширив статью о богохульстве и увеличив наказание за ее нарушение, а в 1992 году исламистские партии вынудили премьер-министра ввести обязательную смертную казнь за богохульство.

Первоначально провинции, где доминировал ислам, заимствовали закон о богохульстве из британской Индии, принятый в далеком 1860 году. Первое зарегистрированное дело на территории нынешнего Пакистана датировано 1927 годом, за последующие шестьдесят лет отмечено лишь девять процессов. После ужесточения законодательства при генерале Зия-уль-Хаке в условиях усиливающейся исламизации дела о богохульстве буквально шли потоком. С 1984 по 2004 год пакистанцы самовольно расправились с тридцатью четырьмя своими соотечественниками. Обвинения в основном предъявлялись мусуль-манам-ахмадийцам, христианам, индийцам и шиитам, в то время как сунниты в некоторых случаях использовали закон о богохульстве для решения частных вопросов, связанных с бизнесом, землей, соседскими отношениями, и просто в случае личной неприязни, чтобы вывести соперника из равновесия. Частью пакистанской действительности также стала принудительная смена религии.

Приведенные пять историй наглядно показывают, что обвинения в оскорблении чувств верующих используются как инструмент преследования художников и всех остальных, кто пытается сделать религию предметом дискуссии, а также как предлог для борьбы с диссидентами. Те, кто во время карикатурного скандала обвиняли меня и "Юлландс-Постен" в том, что мы якобы не думали о последствиях своего поступка, или порицали нас за невнимание к религиозным чувствам миллионов мусульман, возможно, в чем-то правы. Но пусть они ответят: чем рисунки пророка Мухаммеда отличаются от преступлений Камбакша, Карима, Хусейна, Самодурова? И пусть объяснят, действительно ли верующие, независимо от того, где они живут — в Александрии, Мазари-Шарифе, Исламабаде, Мумбай, Москве или Копенгагене, занимают привилегированное положение, позволяющее им избежать каких-либо оскорблений? Почему важнее защищать религиозные чувства, чем право оскорблять их?

И разве не следовало бы критикам задуматься, что осуждение рисунков (которое в отдельных случаях сопровождалось призывом объявить их вне закона) едва ли выглядит не как поддержка тех сил, которые в странах ОИК используют законы против оскорблений, чтобы заглушить критические голоса?

Это далеко не риторические вопросы, и я задаю их не только для того, чтобы обратить против критиков их же оружие. Я поднимаю эти вопросы, потому что карикатурный скандал выявил несколько серьезных проблем. Надо ли считать, что эти разные ситуации должны рассматриваться вне их взаимосвязи, что в каждой стране свои уникальные условия, которые определяют, защищать ли право оскорблять или, наоборот, право избежать любых оскорблений. Некоторые убеждены, что сама дистанция между большинством и меньшинством позволяет определить, кто имеет право оскорблять, а кто нет. В то же время индийская история показала, до чего можно дойти, если большинство требует привилегии оказаться вне всяческих оскорблений, а меньшинство исходит из принципа одинакового обращения со всеми, используя его как орудие политической борьбы.