Дело о физруке-привидении - [21]

Максим был уверен, что про запланированную автором дневника игру воспитательница должна была слышать. Лучше бы не спрашивал! Кира зафыркала не хуже разозленной ежихи. Кира сказала, что к ней в клуб ходят нормальные дети, а не какие-то там студенты БелГУТа. Что они там все из себя занятые и выквиты цивилизации (вот этого Макс не понял при всей своей эрудиции — как и того, при чем тут БелГУТ), и муравьи их грызут, и эти двое, как их там, из похода точно не вернулись, а если вернулись, то на следующий же день скончались от насморка. Короче, были у Киры с Университетом транспорта какие-то личные счеты, и Симрик отстал. И без того было ему стыдно: друзья в поте лица ведут расследование, а он левые дневники читает! Но ничего поделать с собой не мог.

3.

«Место для полигона мы хотели сначала поискать на север от города, между двумя впадающими в Сож речками. Если судить по карте, которая у нас была, там почти отсутствовали деревни. Мы и подумали, что там, наверное, большой лес, где можно найти безопасное от хулиганья место. (На полях, другим почерком: „На самом деле — никакой не лес“). Тут стоит объяснить, наверное, про карту — мы-то собирались за день-полтора дойти до середины этого леса, устроиться лагерем на пару дней и из него совершать вылазки в разные стороны, отыскивая подходящее место. Что из этого получилось, не буду говорить сразу — дальше по дневнику сами увидите. Так вот, карту подробную мы имели лишь до первой речки, до Беседи. Что там за Беседью дальше, мы могли посмотреть на старом автомобильном атласе, или на административной карте Беларуси — на ней только населенные пункты показываются и самые важные дороги. А лес, поле или болото, оттуда не узнаешь. Но ведь цель нашего похода и была — разведать территорию в деталях, так что отсутствие подробной карты нас не смутило. Оба мы студенты, не самые плохие, и вполне смогли отпроситься в институте и у семей на три дня. Считая с выходными — пять дней свободы. Так мы сложили рюкзаки и потопали. Тем более, что погода держалась хоть и сырая, но теплая.

До первого моста мы просто радовались дороге. Единственная проблема — рюкзаки с непривычки резали плечи так, что я останавливался каждые полчаса поправить лямки. Степан шел легче — то ли выносливей был, то ли привык к весу, то ли нагрузил поменьше. (Приписка: „И то, и другое, и третье“) А рюкзак у меня хороший — еще когда собирали мы березовый сок под Новобелицей, лямки ему перешили. Там, где они опираются на плечи, мать сделала широкие вставки из толстого линолеума, и рюкзак не впивался в тело узкими полосками, а опирался на спину с некоторым даже достоинством. Но я так редко ходил с полным грузом, что теперь даже под широкими лямками плечи болели.

Только получать кайф от дороги это вовсе не мешало. Я знал по опыту, что уже на следующий день и плечи привыкнут, и вес уменьшится — есть же мы будем! Зато сразу за мостом пропал городской шум. Слышно было только ветер, заблудившийся в кубических желтокирпичных башенках, среди которых мы сейчас шагали. Эти постройки размещались на вершинах насыпных холмов. Каждый холм был высотой метра три, да еще сама башня — нормальный этаж, то есть еще примерно столько же. Каждый холм был обсыпан на склонах большими кусками розового кварцита — эти места каждую весну затапливал разливающийся Сож, и холмы защитили от размывания такой каменной наброской. Вокруг желтых кирпичных кубов кое-где уцелела ограда из привычной металлической сетки, и — самое приятное — к каждой такой постройке, к самым дверям ее подходила нормальная асфальтированная дорожка, шириной как раз проехать машине. А уж двум пешеходам пройти и вовсе в кайф.

Только местность тут была низинная, а паводок уже начался, так что кое-где асфальт просто уходил под воду. Приходилось подниматься на верхушку ближайшего холма и высматривать проходы между разливами. Так мы виляли почти до пол-одиннадцатого утра (из города вышли в семь), пока не выбились, наконец, на дорогу мимо блока каких-то пионерских лагерей. Здесь берег подымался, и стало ощутимо суше.

Идти по дороге, перекрикивать обгоняющие машины, дышать их выхлопами — никакого удовольствия. Поэтому мы без колебаний свернули на проселок в лес. Мы решили поискать просеку, ведущую на север, вдоль шоссе, но в стороне от него.

Тут нас окликнули. На выезде из леса застрял „Жигуленок“. Семья в нем ехала большая, но мужчина был всего один. Повезло ему — другому не пожелаешь. Сел плотно, по самые оси, и самое обидное — уже до асфальта оставалось каких-то метров двести. Некоторое время мы рубили ветки, окапывали колеса, дружно толкали легковушку, но результата никакого не добились — машина перескакивала из одной ямы в другую. Обочины тянулись узкие, только одним боком можно было зацепиться за твердь. Колеса по другую сторону все равно плотно сидели в грязи. По Степановым прикидкам, мы бы вылезли на асфальт часам к семи вечера. Как раз тогда, когда рассчитывали уже проходить Ветку, а шагать до нее было еще — ой. Настроение портилось.

Спас ситуацию непонятный мужик из леса. Он хозяйственно потыкал ногой в колесо и конкретно объяснил, куда нам следует направиться. То есть вон там — ага, за лесом — есть село Будатин. Но Ильич ближе. Но вам туда не надо. Вы идите на Будатин, там у мужика трактор есть. В смысле, мужик добрый, всем помогает, и до асфальта его трактор дотащит вас бесплатно. Как найти? Ну, вы мимо трактора не пройдете. Нет, никуда сворачивать не надо, трактор хорошо видно с дороги. Только ж запомните, не Ильич, а Будатин! Мы поглядели на небо, потом на часы, потом кинули монетку. Туда километра два, плюс-минус корова. Степану выпало стеречь рюкзаки, а мы с потерпевшим почесали к горизонту. Мужик из леса пошел с нами — вызвался замолвить за нас словечко перед добрым хозяином чудесной машины, без которой, как известно, ничего не стоит любое хозяйство. Правда, дорога на Ильич вела совсем не на север, а вовсе на юг, но и кидать отца семейства без помощи не хотелось. Мы почти пролетели кусок асфальта до пристани Кленки, свернули куда-то, куда указал нам мужик из леса, и вскоре действительно были в указанном селе. Мимо трактора мы в самом деле пройти не смогли.