Дело Николя Ле Флока - [38]

V ФОКУСЫ

Ты испытал сердце мое, искусил меня и ничего не нашел; от мыслей моих не отступают уста мои.

Псалом 16, 3

Воскресенье, 9 января 1774 года

Кардинал де Ларош Эмон, главный сборщик милостыни, только что затянул псалом Domine salvum fac regem[21], каноном подхваченный хористами. Облаченные в белое, они стояли по обе стороны высящегося над хорами органа, с трудом различимые в клубах благовонного тумана, окружавшего главный алтарь и двух позолоченных ангелов из бронзы, склонившихся к скинии. Тоненькие струйки воскуряемых благовоний спиралями возносились к полукуполу апсиды, сливаясь с небесами фрески Шарля де Ла Фосса, изобразившего Воскресение Христа. Священный трепет и возвышенное чувство преданности охватили Николя, когда взор его упал на серую коленопреклоненную фигуру короля Людовика XV, его повелителя.

Он знал, как одинок этот человек. Стоявшие возле короля дофин и дофина, а также его внуки, герцоги Артуа и Прованский, олицетворяли собой надежды на будущее. Со времени его прибытия в Париж курносая с присущей ей мрачностью несколькими взмахами своей косы расчистила пространство возле трона: две дочери Франции, Анна-Анриетта и Мадам Инфанта, а также их мать, скоропостижно скончавшаяся королева Мария Лещинская, сыновья короля, его супруга принцесса Саксонская, прекрасная дама из Шуази[22] и многие другие, чьи лица всплывали в его памяти. Подобные мысли усугубляли печальное настроение Николя. Плавное течение литургии напомнило ему советы каноника Ле Флока, его опекуна и приемного отца: «Не стоит смотреть по сторонам, ведь все, что мы видим, ниспослано нам в испытание, ибо видим мы кругом страдания и смерть. Скорбь и терпеливость должны порождать надежду и безмятежность, ибо с этими чувствами должно нам покидать наш мир». Увы, он еще не постиг сей мудрости.

Они с Сартином прибыли к самому началу службы. Стоя позади начальника полиции в боковой галерее, он мог в свое удовольствие наблюдать за придворными. Рядом с его бесстрастным начальником виднелась маленькая плотная фигурка Сен-Флорантена, министра Королевского дома. Монарх пожаловал ему титул герцога де ла Врийер, и теперь его владения в Шатонеф-сюр-Луар именовались герцогством, однако Николя никак не мог привыкнуть называть его герцогом. Самый осведомленный человек во Франции, Сен-Флорантен всегда был в милости у короля, и знаки этой милости постоянно множились; так, когда во время несчастного случая на охоте он потерял кисть руки, потерю немедленно компенсировал монарший подарок: серебряный протез, который Сен-Флорантен обычно скрывал под шелковой перчаткой.

Чуть поодаль стоял герцог д'Эгийон, министр иностранных дел; он с любопытством лорнировал присутствующих женщин, убежденный, что его собственная жена, с чувствами которой он давно прекратил считаться, не станет упрекать красавца-супруга за неверность. Его жена, племянница Сен-Флорантена, решила перевоспитать Двор и подавала пример набожности и смирения. Рассмотрев ее, Николя признал, что молва не ошибается на ее счет. Запавший рот, кривоватый нос и бегающий взгляд прилагались к гренадерскому росту, могучим рукам и объемистой груди. Тем не менее облик ее не производил отталкивающего впечатления, и, видимо, поэтому говорили, что «женщина эта похожа на бродячий театр, обремененный декорациями; в нем царит беспорядок, который привлекает партер, но освистывают ложи».

Служба завершилась торжественной фугой в органном исполнении. Мерный шепот прихожан сделался громче; все стояли, вслушиваясь в слова благословения. Торжественная процессия служителей культа, отдав должное королю, покинула часовню. Неф опустел. Раздатчик милостыни подал королю перчатки и шляпу. Врата, ведущие в часовню, открылись, и швейцарская гвардия, выстроившись по обе стороны прохода, под барабанную дробь взяла на караул.

Сартин что-то прошептал на ухо министру. Тот скорчил гримасу, и Николя увидел, как министр, в свою очередь, что-то сказал королю. Ждать пришлось довольно долго. Генерал-лейтенант мрачно созерцал статую, изображавшую «Славу, держащую в руках портрет Людовика XV». Вошел лакей в голубой ливрее и пригласил их пройти в зал совета, где король, сообразуясь с чрезвычайными обстоятельствами, согласился принять магистрата. Лакей поклонился комиссару, и тот узнал Гаспара. Этот малый, в прошлом состоявший на службе у Лаборда[23], получил повышение и теперь находился в штате личной королевской прислуги в Версале. Продвижением своим Гаспар был обязан доверию, питаемому королем к первому служителю своей опочивальни. Николя, которому Гаспар в свое время оказал немало важных услуг, подумал, что решение Его Величества, возможно, оказалось не самым лучшим, ибо малый обладал чрезмерной любовью к золоту. А в дворцовых коридорах и в закулисье искушение часто слишком велико, чтобы противостоять ему. Они быстро прошли Зеркальную галерею, заполненную по-воскресному разодетыми придворными. Николя, отвечавший за обеспечение безопасности королевской семьи, всегда боялся воскресений, когда каждый, кто подобающим образом одет, держит в руке шляпу, а на боку шпагу, которую можно взять напрокат у входа во дворец, имеет право подойти к королю и его близким. Сартин сделал знак Николя подождать на скамеечке и прошел в зал совета.