Дело молодых - [5]

Глава 2. Зелёный

В нынешние расслабленные времена торжествующего потребителя сакральное значение гаражей уже подутрачено. Сначала они превратились из мужской среды обитания — последнего моногендерного заповедника в стремительно феминизирующемся социуме — в скучное место хранения машин. Ремонт перестал быть источником самоактуализации и ушел в холодные равнодушные сервисы, да и сами автомобили потеряли ту искру одушевленности, которой их наделяли заботливые умелые руки хозяев.

Однако само Гаражище Великое — этот гигантский массив сросшихся боками кирпичных коробок — сохраняет в себе некую странную магию. Триггером её включения становится момент, когда ты впервые тут заночуешь. Потому что тебе некуда идти. Или потому что незачем. Или потому что лень. Или потому, что ты пьян и тебе некуда, незачем и неохота идти. Какая, к чёртовой матери, разница, где спать! Вот куцый топчанчик, вот спальник из машины, надувная подушечка и бутылочка колыбельной в маленьком холодильнике. И вот когда ты сидишь на плоской крыше в продавленном старом сиденьи, дыша запахом остывающего рубероида, и смотришь, как огромная шизофренического цвета луна рубит поле острыми тенями на квадраты проездов, Гаражище вдруг принимает тебя.

Или не принимает — тогда ты просто пьяный одинокий дурак на крыше гаража, иди спать уже.

Я свалился в Гаражище, как боксер в нокаут. Если жизнь от души врезала тебе по бестолковке, то это не зря. Иногда лучшей стратегией оказывается просто немного поваляться вот тут, в уголочке ринга, а не вскакивать обратно за добавкой. Отползти в сторонку, упасть за плинтус и подумать, как ты дошёл до жизни такой.

Внезапно лишившись всего, что составляло еще недавно мою жизнь, я жил в гараже. На топчане между верстаком и задним бампером было даже по-своему уютно. В какой-то момент тебя настигает осознание, что всё не так уж плохо. У кого ничего нет, тому и терять нечего. А кому нечего терять — тому жить легко и не страшно. Сидеть ночами на крыше, курить, присасываться к горлышку и снова откидываться на спинку балансирующего на кривых полозьях старого автокресла. Думать, думать — и потом не думать, глядя пустыми глазами в Луну, медленно и даже не без некоторого удовольствия растворяясь в здешней странной полужизни. Своеобразный эскапизм, которым пропитано это место, требует глубины погружения в оригинальную местную философию «непротивления Жопе деянием».

«Расслабься, друг, — говорит тебе Гаражище, похлопывая по плечу грязной корявой рукой механика. — Всё уже случилось. Сядь, успокойся, выпей. Послушай, как тут тихо. Вот ты сражался, работал, преодолевал, боролся, любил и ненавидел — и где оно всё теперь? Ты правда хочешь обратно в эту мясорубку? Забей, мужик. Не так уж много тебе надо на самом-то деле».

В силу обстоятельств, которые я хотел бы оставить за скобками данного повествования, из недвижимого имущества у меня остался старый гараж, а из движимого — старый УАЗ. В силу ничтожной ценности на них никто не претендовал. Впрочем, если уж во всем искать положительные стороны, никто не претендовал теперь и на меня. Особое состояние полной свободы: когда ты совсем, вообще, никому не нужен. В общем, было лето, ночь, луна, бутылка и много-много печального безмыслия, которое было нарушено самым неожиданным образом.

— Ута́ешь, евек?

Не будь я слишком пьян для резких движений, я мог бы подпрыгнуть от ужаса и навернуться с гаража вниз башкой, на чём бы эта история и закончилась. Но адреналин был блокирован алкоголем, и я даже не вздрогнул. Хотя — ночь, луна, тишина, обзор на 360 градусов и полное одиночество. И тут тебе кто-то бормочет на ухо. Мягко говоря, неожиданно.

— Ута́ешь, а́шую? Усти́шь?

Чёрный силуэт за моим плечом, разумеется, не был ангелом смерти, иначе кто бы сейчас это всё рассказывал? В сверхконтрастном лунном контражуре мне показалось сперва, что это странный ребёнок — этакий Гаврош в чужих не по размеру обносках. Беспризорник из старого кино. Может быть, из-за его необычной манеры говорить, глотая начала слов, шепелявя и путая согласные — так говорят иногда маленькие дети. Когда я повернулся, и лунный свет лёг иначе, он, наоборот, показался древним усохшим старичком, с дефектами речи из-за отсутствия зубов. Невозможно было сказать, сколько ему лет даже приблизительно. Росточку невеликого, метр с кепкой, и вид бомжеватый. Собственно, так я тогда и подумал, продышавшись от неожиданности — бомжик какой-то приблудился. Это было странно — бомжей в Гаражищах не водилось вовсе, что им тут делать-то? Но, в общем, не странней многого, что я видел в жизни.

— Тебе чего? — спросил я несколько неласково.

— Ути́шь?

— Что? Не понимаю! — начал раздражаться я. Не люблю бомжей, знаете ли. Не за что-то конкретное, а так. Брезгую. Запах этот… Хотя от него-то как раз не пахло. Не то что бомжом, а вообще ничем. Может поэтому от общения с ним оставалось ощущение некоторой нереальности.

— Ты кто вообще?

— Сандр а.

— Александр, что ли, Саша?

— Ни. Ни кса, ни аша. Сандр. Сандр а.

Понимать его вначале было трудно, но потом я как-то приспособился. Однако даже когда научился разбирать невнятную скороговорку, как его на самом деле зовут, всё равно не понял. Он бурно протестовал против Александра, ничего более созвучного в голову не пришло — так и остался Сандером.