Дело Логинова - [49]

Мы зашли в одно из тех редких милых кафе, в которых нет англоязычного меню, и приходится общаться с официантом. Леша огорчился, что там нельзя курить, а я уже привык к этой европейской заморочке.

– Давай, вещай, почем в Одессе рубероид? Как пишется в холодном климате?

– За всуе упомянутую Одессу – будь ты проклят…

Друг по-македонски продемонстрировал мне свои длинные средние пальцы.

…– а пожить тут – прекрасно! Еду на велосипеде по городу, и сразу мысли в голове приходят в порядок. И на душе легче, когда прокатишься. А холод мобилизирует мозг, так что нельзя сказать, что я тут простаиваю. Время с пользой проходит.

– А как со студенчеством работа? Отвычно, когда деньги грести нельзя?

– Ну что за привычка начинать с обвинений? – возмутился я. – Ты же адвокат! Вот привели к тебе клиента, а ты ему сразу: «Ты убил дворецкого?»

– Я по хозяйственным и административным делам, забыл, олененок?

– Неважно. Значит, приводят, а ты говоришь: «Ты украл клепсидру?» Так происходит?

Леша криво ухмыльнулся как всегда, когда я начинал рассуждать о его работе:

– Ладно. Вот сиди тут и пиши монографии, а в умные вещи не лезь.

– Меня умом-то судьба не обидела! – отметил я.

– Обидела-обидела, Коля. Просто ты не очень обидчивый.

– Тогда сам расскажи мне об «умных вещах», гений. Как сам? Настя, Илюха? Что с моим Фондом?

Я выделил слово «моим», и это вызвало повторение Лешиной ухмылки.

– Этот Фонд такой же «твой», как и Настя «твоя».

Такое сравнение не могло меня не огорчить, но ругаться не хотелось – слишком я рад этому длинному вредному человеку.

– Ладно, рассказывай.

И Леша рассказал. Как сам – да ничего у него нового, дела-работа-деньги…

После моего отъезда резко подскочили поступления в Фонд, ибо дела Вадима Васильевича начали приносили более стабильный доход. Кроме того, наши «сессионные» деньги наконец перестали пылиться на полках или растекаться на каждодневные нужды, а отныне аккумулировались на счетах. А еще завелись некоторые спонсоры-выпускники, которые радостно выдавали суммы на нужды Смагина и свиты ИПАМ.

Долинский и Виноградовы – спокойно и скучно. Работают, механизм отлажен.

Про Настю сказать он ничего не может. Не видел-с. Не слышал-с. Не ведает-с.

– Да, про Настю я от Ильи слышал, – махнул я. – Настроение плохое, ходит, грустит. Наверное, из-за моего отъезда?

Не отрываясь от пожирания креветок в майонезе, Леша исподлобья глянул на меня:

– Не смеши, дубинушка. У нее своих дел хватает. А о тебе она вообще забыла, будь спокоен.

– Совсем?…

– Ага. Мы с Ильей обсуждали как-то…

– Да перестань ты жрать хоть на минуту! – я пнул друга ногой под столом.

Тот нехотя положил вилку.

– Так вот, мы обсуждали за пивом…

– Странно, раньше вы не уделяли внимания моей личной жизни, – заметил я. – Что за причуды такие?

– Ну, знаешь, Коль, как мне не сложно признавать, мы соскучились по тебе.

– Ты знаешь, мне это приятно…

– Так будешь слушать? – тут же перебил меня Леша: видимо, мой прилив лиричности смутил его. – То, что тебя нет в ИПАМ, пошло на пользу ее душевному равновесию. Илюха говорит, она поначалу переживала, спрашивала, как ты, а теперь ей не особо интересно. Обедать в «Августин», правда, не ходит.

– А я ей карточку отдал пятипроцентную… – попытался отшутиться я. – Знал, Вадиму б лучше оставил.

– Не огорчайся, дурень, тебе это тоже будет на благо, – заверил друг.

– С каких это пор? – возмутился я, хотя догадывался, каков будет ответ.

– Забыл, как ты себя вел в последнее время? Даже я, притом что в ИПАМ бываю только по острой надобности, замечаю, как ты за ней ухлестываешь. Думаешь, не найдутся доброжелатели, которые доложат твоему тестю, что семейное счастье его ненаглядной Танечки под угрозой из-за зятя-кобелины? Так что отвяжись от нее, пока не поздно, иначе придется ответить. Смагин – мужик злопамятный.

Лешины выводы меня огорчили и ввергли в пучину раздумий. А если Настя меня забыла?

– Не думай об этой истории, она того не стоит, – пытался подбодрить друг, возвращаясь к креветкам. – Ты здесь, в Европе, в таком замечательном городе! Кайфуй. И к работе, и к своему безнадежному роману ты всегда успеешь вернуться. Ты же меня все равно не послушаешь.

Как обычно, Леша оказался прав.

В апреле я на три дня вырвался в Украину – хотел отметить двадцать девятый День рождения с близкими людьми.

Собрались в загородном доме Смагина минимально узким кругом: Долинский, Леша, Илья с Инной и Настя. Тесть, как ни странно, не возражал против такого состава – при условии, что и он будет приглашен («ты же знаешь, как я люблю гулять с молодежью»).

Не могу сказать, что почувствовал холод или напряжение в Настиных взглядах или жестах. Хотя, как я понял (но уже спустя немалое время), те слова, что я говорил, кое-что изменили не в лучшую сторону. Но тогда она так же радостно улыбалась, и я был уверен, что все осталось по-прежнему.

Едва Настя выбралась из машины, я заключил ее в объятия:

– Я скучал, солнышко. Очень рад тебя видеть.

– Спасибо, – тихо ответила она.

Не «я тоже», нет. «Спасибо»…

– А про обнимашки мы не договаривались, это за отдельную плату, – отстранилась она, когда я выпустил ее из рук. Но, увидев мой напряженный взгляд, тут же «исправилась». – Шучу, чего ты? Я действительно очень рада тебя видеть. Идем в дом, подарок отдам.