Дело Логинова - [26]

К моей деятельности профкомовец относился более-менее лояльно. Правда, ему не нравилось мое отношение к трудовому распорядку. Однажды утром в понедельник я завалился на кафедру и объявил коллегам: «А меня сегодня КГБ похвалил – сказал, что я с утра уже хороший!»

Да, был грешок, принял коньяку с утра в честь Дня освобождения Киева – но это ж не без повода! Меня можно понять! Тем более, мои мелкие недостатки абсолютно не вредили научно-педагогической работе. Я исправно приходил на все лекции и семинары, писал учебники и методички, выпускал профессионалов и гордился своей работой.

Я как-то обещал рассказать про тот самый день, когда должен был проявить чудеса самоконтроля и добраться до студентов, будучи накачанным текилой с пивом. И вот теперь, наконец, пришла пора это сделать.

В полную противоположность моему пробуждению в то утро начался трудовой день у КГБ.

Наш бравый профкомовец обитал в квартире – не такой большой, как моя, но расположенной в славном домике на улице Богомольца, как раз напротив МВД. Он освежил бритье, надел выглаженный костюм, галстук до половины пряжки, запонки, часы, и вышел к машине. КГБ ездил на белой «Волге» 24–34, так называемой «догонялке», или машине сопровождения. Машина была немолода, но в хорошем состоянии – хотя свист колес за километр оповещал студентов, курящих на ступеньках ИПАМ, о прибытии ответственного лица.

На парковку alma mater мы подъехали одновременно. Такое почему-то случалось частенько, и мне приходилось проходить сто пятьдесят метров до входной двери рядом с КГБ и поддерживать беседу.

Обычно мы трепались на нейтральные темы – ну какие из нас друзья? Меня забавляла его праведность, а сам КГБ свято помнил, что я зять его заклятого врага, и этого было достаточно для формирования скрытой антипатии.

В тот июньский вторник профкомовец узнал обо мне нечто большее, и это сыграло стратегическую роль в моей жизни.

– Утро доброе, Николай Михайлович! – он поприветствовал меня, наверняка мигом прочитав на моей морде, что утро совсем не доброе.

– Салют высокому начальству, – я вяло протянул руку, хотя обычно старался пожимать клешню энергичнее. – Вы, вижу, на работу, как на праздник? И не жарко?

Я-то не дурак[21], был в рубашке с короткими рукавами и легких белых брюках.

– А вы, вижу, с праздника – и сразу на работу? – попытался пошутить он.

– И не говорите… Принимаю теорию госуправления у первого курса, а у самого в голове колокол гудит.

– Знакомо, знакомо, – улыбнулся КГБ, хотя откуда этому рафинированному эстету знакомо ощущение похмелья?

Мы подошли к крыльцу, и наш разговор сомнительной приятности закончился. Я чуть отстал, доставая на ходу сигарету, махнул ему рукой на прощание и остановился у крыльца, чтобы подымить для снятия головной боли.

Представляю, что вспыхнуло у него в голове: «Нарушаем устав Института, Логинов? Дурной пример студентам?» Но он деликатно промолчал – я все-таки зять великого и ужасного Смагина…

В одиннадцать тридцать, не отойдя до конца от всех последствий алкогольной интоксикации, бодрясь, я вошел на кафедру и застал там непосредственное начальство – Джихад. Едва я радостно поприветствовал ее, завкафедры метнула в меня строгий взгляд.

– Так, Логинов. Когда ты, малыш мой, научишься не мешать трех напитков, или хотя бы будешь делать это не за день до экзамена?

Я уже не имел необходимости прикидываться свежим и облегченно упал в первое попавшееся кресло.

– А можно, я им автоматы выставлю?

– Я тебе так выставлю потом, что уши загорятся, – пообещала Джихад, и в ее словах звучала настолько искренняя угроза, что я снова мобилизовался и немедленно встал. – Растворись в коридорах, иначе настучу тестю!

Я растворился в коридорах. Ни к чему мне разговоры с «папочкой» о здоровом образе жизни и ответственности за пьянки.

– Ну что, господа будущие студенты? Начинаем матч! – радостно возвестил я. – Сейчас возьмусь за вилы… то есть за ведомость, простите, разведем мяч и приступим.

Я любил принимать экзамены у первого курса, старался их щадить и по возможности не отправлял на пересдачи. И никто у меня не списывал. В этом не было необходимости. В течение семестра я запоминал всех в лицо и по имени, да и никаких бумаг ни на лекциях, ни на семинарах не держал. Точно так же проходил и мой экзамен – работы на проштампованных листках откладывались в сторону, а я приступал к экзекуции.

Я требовал от них все, что рассказывал на лекциях и семинарах, выжимал из этих тугих голов то, что вбивал в них на протяжении семестра; выходил с экзамена в девять вечера с последним студентом, выкуривал сигарету на ступеньках и уезжал, чтобы отоспаться.

Я любил свою работу.

Но нашелся человек, который не считал меня достойным ее.

Дело чести (свидетель: КГБ)

Никакие житейские блага не будут нам приятны, если мы пользуемся ими одни, не деля их с друзьями.

Эразм Роттердамский

Видок господина Логинова еще с утра навел меня на мысль о том, что этому человеку давно не место в ИПАМ. Спустя несколько минут догадка подтвердилась.

– Вы глава профсоюза? – прозвучало мне в спину, когда я прошел в свое крыло мимо аккуратно одетой пожилой женщины с заплаканными глазами.