Дело Ливенворта - [115]

И не дожидаясь ответа, он сунул маску мне в руки и скользнул за окружавшие нас деревья.

Секунду я стоял, ошеломленный положением, в которое меня привела собственная беспечность. Вся неуместность, даже глупость моего поступка открылась в истинном свете, и я мысленно спросил себя, что могло заставить меня ввязаться в историю, не имеющую ничего общего с серьезным делом, которым я должен был заниматься. Решив выйти из игры, я попытался сдернуть с себя домино, в которое меня столь бесцеремонно облачили, но невидимые руки словно удержали меня. Воспоминания о том, каким тоном были произнесены последние указания, всплыли у меня в памяти. Я узнал голос Хартли Бенсона, а также почувствовал зловещий напор, который наполнил его слова глубинной и неожиданной значимостью. Тайна эта, пусть даже семейная, была необычной, и эта мысль вновь оживила мой интерес. Все доводы, которыми я до сих пор успокаивал сознание, вернулись с новой силой и, нацепив маску, я приготовился в точности исполнить указания своего проводника.

Дверь, к которой меня направили, была открыта нараспашку. За ней слышались звуки музыки и журчание веселых голосов, пестрела причудливыми костюмами возбужденная толпа. Эти звуки и зрелище, соединившись, на миг околдовали меня, но потом я встрепенулся, подошел к двери и с беззаботным видом ступил в дом.

Меня тут же приветствовало низкое, гортанное «Хо!». Произнес это человек в полном индейском облачении, который с чувством собственного достоинства, характерным для краснолицых воинов, стоял у двери, через которую я вошел. Внимательно осмотрев его, я пришел к выводу, что это молодой и не очень умный человек, и, движимый вполне понятным желанием узнать, как выгляжу сам, я опустил взгляд на себя. Внешность моя оказалась достаточно приметной. Я был в домино ярко-желтого цвета, покрытом черными фигурами разных фантастических существ, от жутковатого вида домовых до забавных силуэтов Кейт Гринуэй[44]. «Хм, – подумал я. – Похоже, затеряться в толпе мне не удастся».

Первым, кто подошел ко мне, оказалась маленькая жизнерадостная пастушка. Приветствовала она меня шутливым восклицанием:

– Ага, это одна из моих заблудших овечек!

И серебряным посохом она притянула меня к себе.

Но эта жизнерадостная кукла не была мне интересна, поэтому я рыкнул, отпрыгнул и заверил ее, что я не более чем волк в овечьей шкуре и съем ее, если она не убежит, на что она звонко рассмеялась и исчезла. Я на время остался один. Но всего лишь на миг. Степенная леди в маске, которая до этого одиноко стояла в дальнем углу зала, подошла и, взяв меня за руку, отвела в сторону.

– О Джо, – прошептала она, – это ты? Как я рада, что ты пришел, и как надеюсь, что мы наконец-то будем счастливы!

Боясь обращаться к той, которая, видимо, хорошо знала молодого человека, место которого я занял, я с коварной двуличностью просто сжал ее маленькую ладонь, доверительно лежавшую в моей руке. Похоже, этого оказалось достаточно, потому что она сразу начала пылкую речь:

– О Джо, я так ждала, когда ты снова окажешься с нами! Хартли – хороший брат, но мы с ним не играли в детстве вместе. Да и отец будет только рад, если ты сумеешь заставить его забыть прошлое.

Поняв, что передо мною мисс Кэрри Бенсон, с которой мне уже пришлось иметь дело, я снова сжал маленькую ручку и нежно притянул к себе. О том, что при этом я чувствовал себя отъявленным злодеем, упоминать здесь вовсе не обязательно.

– Хартли рассказал, что делать? – продолжила она. – Отец твердо решил не поддаваться и весь день сидит в библиотеке, опасаясь, что ты прорвешься к нему. Я бы ни за что не уговорила его устроить этот бал, если бы сперва не убедила в том, что это поможет сдержать тебя. Я сказала, что если ты увидишь, сколько в доме гостей, природная скромность не позволит тебе идти напролом. Мне кажется, он начинает сомневаться в собственной твердости. Он боится, что, увидев тебя, растает. В этом году ему не везет, и…

Неожиданно она закашлялась.

Это меня одновременно и тронуло, и встревожило. Тронула печаль, показавшая, что ею движут чистые и добрые устремления, а встревожило положение, в которое я попал, навредив этим похвальным устремлениям. Охваченный желанием все исправить, я решился заговорить.

– Думаешь, – намеренно очень тихо прошептал я, – он смягчится, если увидит меня?

– Я уверена в этом. Он скучает по тебе, Джо. И если бы он не поклялся больше никогда с тобой не разговаривать, то уже давно послал бы за тобой. Хартли, как и я, считает, что пришло время примирения.

– А Хартли, – снова спросил я не без страха перед последствиями, – он так уж хочет примирения?

– О Джо, и ты еще сомневаешься! Разве он с самого начала не пытался заставить отца все забыть? Стал бы он звать тебя сюда сегодня и переодевать, согласился бы помогать тебе и давать советы, если бы не хотел, чтобы вы с отцом снова стали друзьями? Ты не понимаешь Хартли и никогда не понимал. И ты так долго не отказывался бы идти ему навстречу, если бы верил, что он действительно все простил и забыл. Хартли гордится тем, что никогда не сделал ничего плохого. Но даже гордость отступает перед братской любовью. А ты мучился так сильно и так долго, бедный Джо!