Дело кролика - [33]

Валентин Сергеевич улыбнулся с некоторой натянутостью;

— Ну, это лишнее, Анна Трофимовна… я у «Белого дома» стоял только ночь… А вчера, откровенно говоря, надежды уже не было никакой. Я решил: поеду на кафедру, договорюсь как-нибудь с вахтером, закроюсь там на ночь и буду перечитывать все, что потом должны запретить. Чтоб хоть запомнить… Хоть пересказать!

Валентин Сергеевич поднял усталую голову и смотрел взглядом пассионария, осознавшего роль своей личности в истории.

Тетя Аня еще восторженно повздыхала, потом бережно, чтобы снова не раскрылся, подняла свой саквояжик и зашаркала домой.

Любке пришлось еще постоять на улице, потому что Муля никак не хотела отправлять естественные надобности. Она вроде бы ковыляла от кустика к кустику, принюхивалась и искала место, но в следующую секунду уже замирала, и ее мохнатое ухо вставало по стойке «смирно». Словно зов природы действительно носился в воздухе, и был таким же властным и непререкаемым, как призыв на митинге, выкрикнутый через мегафон.

Из подъезда вышел генерал. Он был уже не в мундире, а в обычной рубашке и брюках. Генерал ежедневно, презирая погодные условия, совершал длительные прогулки, и благодаря им, даже выйдя в отставку, оставался в форме. Шагал он бодро и четко, с обязательной отмашкой рук, и прохожие заглядывались на него, как на парад, проводимый одним единственным человеком. Маршрут генерала был около восьми километров протяженностью, и с тех пор, как впервые был пройден, изменился только раз — слегка укоротился, когда Альберту Петровичу стукнуло семьдесят.

Генерал встал на крыльце и опустил руку в карман. Казалось, сейчас он вытащит оттуда карту местности, развернет и отдаст громовой приказ.

Альберт Петрович достал тщательно отутюженный носовой платок и отер глаза.

— Альберт Петрович, правда, что теперь опять демократия? — крикнула Любка, не совсем разобравшаяся в телевизионных комментариях.

Генерал быстро сунул платок в карман и повернулся к Любке:

— Богадельня! Богадельня, а не армия! Покатались на танках по столице… — он глубоко глотнул воздух. — Не так мы в семьдесят девятом брали дворец Амина!

Он быстро зашагал прочь от подъезда.

За ужином Любке едва не пришлось выключить телевизор; пришедший с работы Олег был отчаянно зол на все политические режимы вместе взятые за целый рабочий день простоя. На каждое сообщение диктора с экрана он отвечал взрывом таких комментариев, что даже Мишенька, привыкший к папиной экспрессивной манере изъясняться, с интересом прислушивался. Потом со ступеней «Белого дома» начали транслировать концерт в честь победы демократии, и Олег угрюмо, но уже молча уставился на простирающую к людям руки Лайму Вайкуле.

Концерт показывали долго, и за ним прошел целый вечер. После вайкуле и кобзонов начались «ддт» с «алисами», и толпа уже ходила ходуном и отплясывала на всем пространстве от стен «Белого дома» до Москвы-реки. С высоты ступеней, которые еще с утра заслоняло живое (или чуть живое от усталости) кольцо, за народным ликованием наблюдали артисты. Они профессионально ярко улыбались и посылали немой привет, когда на них наводили объектив. Среди подпрыгивающей и притоптывающей толпы случайно промелькнула одна из сестер — подружек Артема. Она сидела на чьих-то плечах, по-фанатски махала руками и кричала оглушительное «ура» всем; любимой группе, освобожденному президенту, демократическому строю. Того, кто служил опорой фанатке демократии, не показали, выбрав одну девушку, оголтело и счастливо вопящую, выразительницей народного настроения.

— Люб, слышь? Да оторвись ты от телека! Собака просится.

Муля стояла в дверях комнаты и, не решаясь завилять, только взмахивала хвостом. В глазах ее светилась надежда.

С каким-то отупением и равнодушием Любка встала, надела на Мулю поводок, и обе зашагали к лифту.

Во дворе не было никого — ни людей, ни собак, и поддувал легкий, ласкающий ветерок. Любка простояла на улице даже дольше, чем требовалось, до того приятная была погода. Муля уже сделала все, для чего вышла на улицу, и теперь топталась без дела на расстоянии поводка от хозяйки, поджидая, когда ее уведут домой, или когда перед ней возникнет страстный ночной незнакомец.

— Люба, здравствуй! Ты никак нашу собачку усыновила?

Любка обернулась, увидела перед собой сожженного солнцем и опаленного горными ветрами альпиниста, прикрепленного к каменно-тяжелому рюкзаку, и поняла, что это бывший муж Светланы. Они продолжали жить в одной квартире, оставались в приятельских отношениях и развелись только потому, что с развитием перестройки не стало повода бывать вместе: Светлана челноком сновала через польскую границу, а Сергей убедился, что статья о тунеядстве бездействует, бросил свое КБ и, подрабатывая то там, то здесь программистом, все оставшееся время проводил в Крыму на тренировках и чемпионатах. Встречаясь иногда в Москве с женой, он радостно удивлялся, а Светлана оставляла ему кое-что из привезенного польского барахла, чтобы было в чем ходить подрабатывать.

Любка хмыкнула:

— Вашу собачку усыновить — надо себя не любить, — выдала она непроизвольный афоризм.

Муля приветливо виляла хвостом и ласкалась к знакомо пахнущему человеку, правда уже не помня, кто это такой. Сергей потрепал ее по мясистому, в складочках загривку.