Дело генерала Раевского - [55]

   — А что вас, собственно, в этом удивляет? — спрашивает мой друг и хозяин квартиры, человек, как я уже отмечал, необычной судьбы.

   — Разумеется, белый сургуч поверх натуральной пробки, — отвечает театрально человек a la Наполеон Третий, — это признаки того, что изделие изготовляли, как у нас говорится, на зарубеж. Такие бутылки к нам попадают чисто случайно.

   — Никак нет, — категорически возражает мой друг, — отнюдь не случайно. За квартал от нас день и ночь функционирует завод, производящий водку. И там действительно делают товар для буржуев проклятых, чтобы они нам подбрасывали валюту. Но к концу месяца завод почти всегда недовыполняет план. И тогда...

   — Тогда совершается чудо! — восклицает, прерывая хозяина, гость с бородой и усами Наполеона Третьего.

   — Да! — восклицает хозяин квартиры, как мы знаем, человек типа осовременного на советский лад Дон Кихота, — тогда в наш магазин выбрасывают этот чарующий эликсир, которого для торговли хватает часа лишь на два.

   — Вся округа сбегается за этим зелием и, прошу прощения, эликсиром Парацельса наших дней, — подхватывает автор темы разговора и громко хлопает в ладоши.

Евгений Петрович опять молча сидит чуть поодаль от стола и смотрит на всё несколько отстранённым взглядом. Он, правда, успел мне дружески кивнуть издали, когда я появился в гостиной, ничуть не всколыхнув свой кок надо лбом с еле приметным шрамом поперёк переносицы вниз.

Народу сегодня определённо больше. Народ оживлённый. Некоторые уже немного выпившие, чуть раскрасневшиеся и такие по-осеннему оживлённые. Они, эти люди в пиджаках, пуловерах и каких-то модных куртках заморской замши, сгрудившись вокруг стола, как вокруг центра мироздания, напоминают сейчас возбуждённых предстоящим полётом птиц. И если бы у них были крылья, они наверняка ими похлопывали бы.

   — Как жаль, что у нас нет крыльев, — громко сожалеет кто-то из гостей.

   — А в чём дело?

   — К чему сейчас такая надобность?

Спрашивают его с разных сторон.

   — Мы бы сейчас поднялись и отправились стаей в те времена, о которых собираемся рассуждать, — отвечает патетично сожалетель.

   — Такие крылья у нас есть, — говорит уже знакомый многим субъект, низвергатель с пьедестала Кутузова, — стоит только открыть для начала хотя бы одну из этих таинственных бутылок, этих поистине сосудов от чародеев и алхимиков.

   — К делу, — поднимается со стула хозяин и берёт со стола прямо за горло бутылку и поднимает над ней сверкающий штопор.

Прошло всего немного торжественных мгновений, и можно было убедиться в правоте субъекта, провозгласившего истину, что, когда есть водка и рюмка, крылья не нужны.

   — Вы правы, — подтверждает эту мысль выступавший на предыдущем диспуте кандидат исторических наук, — когда есть водка, а рюмки звенят, все исторические эпохи становятся доступнее и проще...

   — Как женщины, — добавляет мужчина с бородкой Наполеона Третьего.

   — Что нам и продемонстрирует сейчас кандидат искусствоведческих наук, большой специалист по эпохе фельдмаршала Кутузова Иеремей Викентьевич Столбов, — сказал интригующе Евгений Петрович, глядя на субъекта.

Под звон рюмок, под запах в мундире сваренной картошки, клубящей пар из кастрюли прямо в потолок, заговорил субъект.

2

   — Я не был бы вполне искренен, если бы с самого начала не признался, — начал Столбов, проглотив одним длинным глотком содержимое своей рюмки и крякнув, — в том, что подлежащая нам сегодня к обсуждению эпоха вызывает у меня массу недоумений.

На эти слова человек с бородкой и усами Наполеона Третьего высоко поднял голову, не выпуская из пальцев пустую рюмку, положил вытянутую далеко руку на стол и внимательно уставился на докладчика.

   — Редкая личность, — толкнул меня под бок сидящий рядом хозяин квартиры, — я тебе потом о нём расскажу.

Он кивнул в сторону этого помпезного слушателя.

   — Массу недоумений, — повторил субъект, — на которые почему-то вот уже полтора столетия никто не хочет обращать внимания. Первое недоумение: этот непредвиденный и такой загадочный случай с зайцем, прыснувшим из-под копыт коня Бонапартова в предрассветной росистой траве над Неманом в то роковое для императора галлов утро. Второе: был ли он императором именно галлов, а если нет, кого именно представлял Наполеон в своём походе на Москву? Третье: была ли попытка силой заставить Россию присоединиться к Континентальной блокаде единственной целью нашествия? Четвёртое: собирался ли Кутузов на Бородинском поле отстаивать Москву? Пятое: зачем понадобился Кутузову так повсюду воспетый его Тарутинский манёвр? Зачем Кутузов приказал оставить Малоярославец, когда этот город уже был отбит Раевским и Милорадовичем? Я мог бы ещё перечислять и перечислять свои недоумения. — Субъект строго и пронзительно окинул взглядом всех сидящих за столом.

   — А почему бы их все и не перечислить? — поинтересовался разрумянившийся человек с усами и бородкой Наполеона Третьего.

   — Их слишком много, — строго пояснил субъект, — если мы их всех коснёмся, то некоторым из вас не захочется по привычке после двух-трёх рюмок садиться за шахматы, а другим — за преферанс. Но я заострю ваше внимание на трёх вопросах: мог ли вообще Наполеон выиграть войну с Россией; кому было необходимо сжечь Москву без всякой на то необходимости; почему за год перед нашествием французов (французов ли?) в Петербурге был построен Казанский собор, точная почти что, но в значительно уменьшенном виде копия собора Святого Апостола Петра в Риме?