Дело генерала Раевского - [38]

   — До Бородинского поля, гражданин товарищ лейтенант, — поправился таксист, — я прибыл на вызов. По адресу. Жду, жду, жду... Никто не выходит. Пошёл по номеру квартиры. Поднялся на этаж. Позвонил. Мама родная! — таксист схватился за голову. — Дым коромыслом. Шумят. Кричат. Ругаются. Мат до потолка. Смотрю, двое в углу друг друга шахматной доской утюжат. Аж доска лопается. Я испугался, но спрашиваю: «Вы такси вызывали?» Они со мной и говорить не хотят. О каком-то маршале спорят или о принцессе какой-то. А сами всё матом, матом. Да друг друга за волосья. «Иди, — говорит хозяин, — отсюдова, пока душа жива. Я сам не знаю, жив ли сегодня останусь». А этого самого, гляжу, на диване какой-то мужик в галстуке форменным манером — душит за самую глотку, аж пена у него изо рта течёт. Ну, думаю, он ему здеся карачун сделает. — Таксист всё более и более входил в раж, из него неслось всё это как бы без усилия. Он говорил и явно верил во все свои слова. — Я этак из-за спины хозяина вывернулся, в комнату проскользнул и — к дивану. Схватил его за ноги да из-под удушителя тащу, вытаскиваю за ноги. А сам думаю: хучь бы он не задохнулся, хучь бы жив остался в берлоге этой дикой. Как в лесу каком.

Таксист говорил, нет, даже он не говорил, а пел, пел как петух, вдруг ставший соловьём и влюбившийся в это новое своё состояние. Лейтенант с явным вниманием смотрел на таксиста и всё более и более приходил в изумление.

   — Я ему кричу: «Беги, спасайся из этой могилы!» — всё громче и громче возглашал таксист. — А сам за ноги с дивана стаскиваю. А он, бедолага, пьяный весь, только и шепчет мне, обессилевший: «Утащи меня отсюда, дорогой товарищ. Век помнить буду. Всего озолочу. Только высвободи меня от етого Кучума — императора Наполеона етова.

«Почему же он, следователь, начинает с этого прохиндея? — подумал я. — Ведь показания должен давать я, и совершенно не в присутствии потерпевшего». Я сразу понял, что этот пройдоха что-то натворил или попал в какую-то нелепость. Если бы он попал в катастрофу, его не было бы сейчас в участке или же он был бы в больнице. Может быть, его, опившегося, ограбили, просто забрали все заработанные деньги. Но в этом случае он, будучи очень выпившим, в милицию обращаться не стал бы. Правда, тот факт, что его уже третьи сутки держат в предварительном заключении, говорит о чём-то более серьёзном, чем простое задержание. Показания предварительные, правда, я вчера дал и сообщил, в какой компании я был, кто вызывал такси, дал телефон и адрес места нашего собрания... Но что-то странное было в этом полуофициальном пребывании моем здесь, в милицейском участке, почти на самом Бородинском поле. Размышляя и плохо понимая, что происходит, я даже уклонился от слушания моего злосчастного таксиста, который выступал так браво и так сверкал своим золотым зубом, что всё это начинало походить на какое-то дикое представление. Мне даже стало казаться, что таксист снова пьян или же не выходил из этого состояния.

   — Вы понимаете, дорогие товарищи, — почти кричал он, театрально размахивая руками, — ён ко мне из-за спины в полной темноте лезет и за волосья тянет. А потом прямо за горло ухватил и душит. Я ему кричу: «Ты штё ето, салатан проклятый, меня убить хочешь? Да я тебя самого в Могилёвскую губернию спроважу! Я тебе!» Короче говоря, я его ухватил за шиворот, дверца на ходу сама по себе приоткрылась — она слабая, подремонтировать не успел, — да и выкинул на дорогу етого гадёныша. Ну а машина, конечно, в етот момент у меня без рук была оставлена, ну и в берёзу-то и угодила на скорости. С дороги-то сошла. А у меня выбора не было. — Таксист как-то враз успокоился и вдруг насторожился за столом.

Дело в том, что резко зазвонил телефон. Следователь слушал молча, иногда кивал головой в такт размеренным словам, в чёрной трубке клокочущим. Лицо у следователя было совершенно спокойным.

   — Гражданин начальник, вы сами посудите, что мне одному беззащитному было делать при грабеже на ночной дороге...

Таксист просительно протянул руки к следователю.

   — Пройдёмте, — сказал следователь, поднимаясь из-за стола и одёргивая китель да застёгивая вылезшую было из петли верхнюю пуговицу. Он прошёл к двери, приоткрыл её и крикнул:

   — Дежурный! Уведите задержанного.

Таксист грозно глянул на меня, высоко и почти надменно поднял брови и блеснул своим золотым зубом в многозначительной улыбке.

Я вышел за следователем, прошёл вдоль густо пахнущего застарелой уборной коридора и по старчески охающей деревянной лестнице поднялся на второй этаж. Следователь подвёл меня к двери, обитой коричневым дерматином. Ручка на двери была старинная, бронзовая, мутно сияющая. Заметив мой внимательный взгляд, скользнувший по ручке такой внушительной, следователь пояснил:

   — Ручка из усадьбы, из дома Петра Тимофеевича Савёлова, владевшего лет двести назад здесь неподалёку сельцом Бородино. Майор Ряшенцев Василий Васильевич, сам отменный краевед и любитель старины, весьма неравнодушен к подобным примечательностям.

Следователь открыл дверь с тяжёлой ручкой от стольника Петра Тимофеевича Савёлова и пропустил меня вперёд предупредительным жестом правой руки: