Дело генерала Раевского - [31]

10 фримпера, то есть 1 декабря, в Тюильрийском дворце Сенат объявил, что состоявшийся плебисцит провозгласил Наполеона императором. За Наполеона проголосовали три миллиона пятьсот семьдесят две тысячи голосов и против того, чтобы он стал императором, — две тысячи пятьсот семьдесят девять. Так это случилось тогда, и так это будет в подобных обстоятельствах повсюду, вплоть до Гитлера и Сталина. И 2 декабря Папа Пий VII прибыл в собор Парижской Богоматери, чтобы от имени Бога освятить восшествие на трон человека, который в тот же день, чуть позднее, на глазах у всех торжественно разодетых, изощрённых и самовышколенных искателей наживы, славы и почестей открыто отвергнет благословение римского духовного трона и бросит Богу вызов самоутверждения.

Низкорослый самоуверенный корсиканец, с уже проступавшим сквозь все ухищрения одежд животом, с лицом властным, но уже одутловатым, предупредит Папу Римского, который протянет руки, чтобы короновать полководца. Наполеон властным движением изымет корону из рук Пия Седьмого и сам её возложит на себя.

Всё было тогда так же торжественно, как и в утро 12 июня. То декабрьское событие и событие июньского утра при Немане и тогда, и позднее изображали в соответствующих красках, тонах и восклицаниях. Но кропотливый глаз нескромно заметит весьма важные упущения и соответствия. Так, первым проложил дорогу к услужливой лживости всякого огосударствленного искусства великий французский художник Давид. Он первым изобразил коротконогого несимпатичного генерала корсиканского происхождения статным красавцем, отважно и грациозно вскинувшим шпагу на Аркольском мосту. Он, недавний друг Робеспьера, торжественно поклявшийся испить вместе с кровавым трибуном революции цикуту, теперь изобразил коронование императора... И мало кто обратил внимание, что на торжественном полотне центра картины, в левой её части, портрет матери Наполеона. Летиция Буонапарте сидит в величественном кресле. Меж тем на коронации этой женщины не было. Накануне коронования сына она уехала из Парижа, выражая недовольство чёрствым отношением Наполеона к своим братьям.

Подобно услужливому Давиду, сонмы его последователей прошли мимо весьма существенного события, случившегося во время переправы императора французов через Неман. А именно, когда Наполеон со свитой двинулся к переправе, из травы, из-под ног императорского коня, прыснул затаившийся было заяц. И конь шарахнулся. И Наполеон с коня слетел, упал на землю. Но что было в этой сцене изумительно, несмотря на свою грузность, он с такою ловкостью и быстротой вскочил на коня, что все изумились. Быстрым взглядом окинул полководец свою свиту: заметил ли кто его конфуз? Но свита состояла из людей многоопытных и многомудро вышколенных во внутридворцовых борениях под околотронным ковром. Все сделали вид, что ничего не случилось. В тот же день позднее Бонапарт спросил одного из самых умных и преданных приближённых, Коленкура, заметил ли кто его падение. Арман Огюстен Луи Коленкур, маркиз, потомок старой аристократии, ответил своему императору так: «На вашем месте Цезарь отменил бы вторжение».

Вот с этого момента «маленький капрал» бросил вызов судьбе. Для человека суеверного, каким был, скажем, Пушкин, это выше сил. Для богоборца, подкрепляемого в его действиях потусторонними силами, это естественно. Дело в том, что на открытую и прямую борьбу с Богом силы зла сами не решаются, они подталкивают на неразумные поступки людей, подчинившихся их воле, тем обрекая их на гибель. Таковы Ленин, Троцкий, Сталин, Гитлер, Розенберг...

Вот с этого момента Наполеон вступил уже в борьбу не только с Россией, которую одолеть он был фактически не в силах. Это видели все, и это понимал он сам, намереваясь просто вернуть её в число своих вассалов. Наполеон вступил с этого момента в борьбу с Богом. Он сам понимал, что это безумие, но ничего с собою поделать не мог. Именно с этого дня и до последних дней своих он сделался особенно мрачен. Именно с этого времени он стал предаваться ночным своим рыданиям, когда чувствовал себя ничтожным ребёнком, спелёнутым незримыми пелёнками, к утру вся подушка его оказывалась тяжко залитой слезами. Он видел, как таяла его армия на бесконечных переходах к Москве. Уже к Смоленску он потерял только больными лошадьми около трети своей конницы, без сражений. И многое другое... Но «чувствовал себя ребёнком» мягко сказано. Быть может, «обитатель идеального мира» чувствовал себя то летящим с коня, то тем самым зайцем, который бросился в сторону из-под копыт в росистой траве.

Об этом факте, тщательно скрываемом, ничего не знал Кутузов. Но старый дипломат и полководец, хотя и не имевший большого боевого опыта с передовыми европейскими странами, за исключением Аустерлица, это ясно видел. Что Наполеон пошёл на самоубийственный шаг, даже в военном отношении было ясно. Ещё до начала войны Александр Первый в беседе с Коленкуром, тогдашним послом в Петербурге, выразился весьма определённо: он посоветовал послу передать своему императору, что российский трон чтит военный гений Бонапарта, но Петербург может отступать хоть до Камчатки. Так Александр Первый ещё до начала боевых действий указал образ поведения своему военному министру Барклаю и будущему главнокомандующему Кутузову и Фёдору Васильевичу Ростопчину, генерал-губернатору Москвы, сжегшему древнюю российскую столицу осенью 1812 года.