Дело Дантона. Сценическая хроника. - [2]
Недоверие, возмущение, одобрение, все еще сдержанно и не спуская глаз с флиртующего Шпика.
ШПИК. Чего грустим, гражданка? Суженый, поди, на войне?
СЮЗОН. Оставьте меня, пожалуйста.
ШПИК. Не серчайте, барышня. Я ведь хочу вас утешить…
СЮЗОН (кричит). Пожалуйста, уходите!
МАДЛЕН. А ну убирайтесь!
ШПИК. Гражданка, я не с вами разговариваю, а с молодой барышней.
Потасовка.
КАМЕНЩИК (получив тычок локтем от Шпика, хватает того за воротник и встряхивает). Ах ты пес паршивый, ну-ка пошел отсюда!
Немедленное одобрение со стороны остальных
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ (возвращающемуся Шпику). Где ваше место?
ШПИК. Всюду. Улица принадлежит всем.
ПЕЧАТНИК. Тут не разрешается болтаться вне очереди.
ШПИК (пытаясь сохранить лицо). А не то что? Кто же мне запретит?
ПЕЧАТНИК. Я!
Одобрение.
ФРАНТ. И мы ужо позаботимся, чтобы порядок соблюдался.
Испуганный Шпик пытается протиснуться за Сюзон.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ. Ну уж нет! Надо было стоять тут с самого начала!
ПЕЧАТНИК (вытаскивает его за руку к нескрываемой радости Сюзон). Давай в самый хвост!
Шпик предпринимает еще несколько попыток, но тщетно, и в итоге встает в конец, где его едва видно; через некоторое время исчезает.
БЛОНДИН. Ну наконец-то! Однако мы все же чересчур беспечны!
Внезапно раздается колокольный звон. Наступает молчание.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ. Что это значит? В такой час…
МАДЛЕН (сдавленно вскрикивает). Бьют тревогу!
БЛОНДИН. Доброй ночи. У нас восстание.
Оцепеневших было людей охватывает все большее смятение.
СЮЗОН (с нажимом). Я так и знала – сегодня что-то случится!
ЖЕНЩИНА A (кричит). Живо, домой!
Замешательство. Никто не хочет оставлять своего места первым – тревога может оказаться ложной, и они лишатся хлеба. Crescendo accelerando molto[6].
МУЖЧИНА A. А как же хлеб?
ЖЕНЩИНА B. Будет новая резня! Как в сентябре!
ЖЕНЩИНА C. Теперь это банды Венсана! Будет еще хуже!
Крики сливаются в хаос.
КРИКИ. Скорей! – По домам! – Вернемся! – Ставни и ворота! – Бежим! – Резня!! – А хлеб?! – Нас растопчут! – Мне нужен хлеб! – С места не двинусь! – Пусть режут, мне нужен хлеб!!
Звон смолкает; от напряжения все затаили дыхание, потом вздохи облегчения и взрыв нервного веселья.
КАМЕНЩИК (женщинам в конце очереди). Идиотки!
Женщины весело переругиваются.
СЮЗОН (со вздохом). Жалко!
ИНВАЛИД. Это новая реквизиция колоколов. Отбирают, вот и пробуют. На сей раз, говорят, будут брать и с Нотр-Дама.
ДАМА. Реквизиции, рекрутчина, холод, голод – и наши сыновья гибнут сотнями что ни день. Неужели эта война никогда не кончится?
БЛОНДИН. А вы спросите Комитет спасения, отчего они не хотят заключать мир!
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ. Хороши бы мы были, если б заключили мир на условиях, продиктованных врагом!
СТУДЕНТ (запальчиво). По-вашему, Комитет ведет войну из спортивного интереса? Или за какой-то там клочок земли, как короли?!
ФРАНТ. Какая разница. Раньше революция была куда как веселее. А теперь стала скучной и унылой.
Печатник, Студент и Часовщик негромко негодуют.
ИНВАЛИД. И то правда! В девяносто втором повеселей было! Десятого августа… Хотите верьте, хотите нет, но того единственного часа на площади Каррузель, когда мне перебили лапу, я не променял бы и на сотню здоровых рук. Война на улицах – это… это сущий рай.
Смех и негодование.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ (дружелюбно). А за кого сражаться и за что – это уж вас не волнует, да?
ИНВАЛИД. Еще как волнует! Думаете, так уж весело драться из-под офицерского хлыста ради какой-нибудь семейной распри между королями, для которых мы товар подешевле лошадей? Ну уж нет, господин! Это совсем не то же самое, что по доброй воле строить и разрушать баррикады, сражаясь за Права Человека!
ЧАСОВЩИК. Права Человека! Четыре года назад это была вера, за которую всякий без раздумий отдавал жизнь и даже имущество. Меж тем четыре года минули, мы страдаем и сражаемся без продыху, но чего ни добьемся – все отбирают или разбазаривают наши представители. Правительство свободы! Вожди свободного народа! Человек, получивший власть, сей же час превращается в свинью, всегда и всюду, все равно, восседает он на троне или в Конв…
Поднявшийся было негодующий и боязливый ропот переходит в приглушенные возгласы и смолкает.
ГОЛОСА (все беспокойно озираются, ища Шпика). Он что, рехнулся?! – Пощадите! – Постыдились бы! – Одумайся, мил-человек! Головой ведь поплатишься!
ЧАСОВЩИК. Головой? Подумаешь, эка беда! Для человека, утратившего веру, смерть не так уж страшна!
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ. Утешься, гражданин: революция не свернула со своего пути. Но Прав Человека не завоюешь в шесть недель – после тысячелетнего-то рабства.
СТУДЕНТ (Часовщику). Ваше отчаяние – это ведь дезертирство, понимаете вы это? Мы боремся всего-то четыре года и будем бороться до самой смерти. Речь не о нас, о нет! Речь о свободе человеческого прогресса – может статься, только для наших правнуков!
Шпик появляется вновь.
ДОМОХОЗЯЙКА. Вам, молодой господин, легко говорить. Если б вам надобно было кормить семью, вы бы иначе рассуждали после эдаких-то четырех лет.
СТУДЕНТ (дружелюбно, указывая глазами на Шпика). Но вслух я бы рассуждать не стал, гражданка.
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ. А Конвентом следовало бы восхищаться, а не предъявлять к нему мелочные претензии. Что ж с того, если среди семисот депутатов найдется парочка тупиц и мерзавцев? Что они, например, такое рядом с одним Робеспьером?