Дело человеческое - [32]

А один раз оперировала кисту гайморовой пазухи. Пациентка — милая женщина, главный врач. Операция сложная. Делается разрез от второго до шестого зуба. Отслаиваешь все скальпелем и заворачиваешь на лоб. Видно вход в глазницу, в нос… девочки из медучилища, глядя на это, в обморок падали.

И в гайморовой пазухе я увидела аномалию — там вырос зуб. Красивый голубой зуб, а корни его шли куда-то к глазу. Страшно стало! Вдруг я буду удалять, потяну — и с глазом вместе… Вызвала стоматолога.

— В чем дело? — спросил он, — Ах, аномалия развития… Запомни на всю жизнь — эти зубы очень нежные. Сейчас ты сама его удалишь… Я даже не буду мыться.

У меня душа была в пятках. Повернула, потянула — и гляжу — зуб лежит в щипцах.

Пациентке он так понравился! Она хотела его сохранить на память. Но санитарка убиралась в палате, и смахнула зуб с подоконника. А потом вымыла полы.

Один раз привезли пьяного мужика. Держит возле носа платок, кровь капает… Оказалось — носа и вовсе нет. Вернее, он его держит в руке. Черный такой, как уголек.

Оказывается, мужик этот нежно прощался с другом, обнимались-целовались, да еще — в частном секторе — на кучу антрацита падали, и никак не могли подняться… И, в конечном счете, приятель в порыве чувств — откусил ему нос.

Это же не моя операция, это — косметическая… Звоню Олегу:

— Что есть силы беги сюда!

Он прилетел тут же, посмотрел и говорит:

— Не приживется.

— Ну, хоть попробуй.

Столько он возился с этим носом… В перекиси черноту отмыл, продезинфицировал. Нос стал белый… А потом стал пришивать. Позвонил, чтобы ему принесли микроскопические иглы, и так быстро шил…

Сперва было покраснение, отек… А через два дня прохожу и вижу — мужчина в зеркало смотрится:

— Такого красивого носа у меня никогда не было.

— Лидия Николаевна, а у вас получалось собираться всей семьей?

— Когда же? Сперва я училась в институте, потом начались приемы — как уже говорила, до самой ночи. Санитарки вымоют полы и принесут ключи: «Лидия Николаевна, закроете поликлинику…». Никому из больных не отказывала. Только спросишь порой:

— Да что ж вы пришли к полуночи?

— А я знаю, что вы еще в кабинете. Пришел домой, искупался, поужинал. Потом думаю — дай, схожу к доктору. Ухо плоховато слышит.

— Давно?

— Года два уже…

И Олег такой же. Безотказный. Работает быстро, красиво. И те, кого он оперировал, для него уже — как родные. В День медика с утра звонят:

— Олега бы Викторовича к телефону… Поздравить…

Он ведь, если кому-то плохо — все бросает и бежит. И страждущие, чуть заболит — к нему. И таких — весь город.

Я уже несколько лет на пенсии. Кажется — что теперь за заботы? Отдыхай… А мне ночами снятся больные, тяжелые случаи, которые были у меня за пятьдесят лет… Просыпаюсь…

Я всегда уходила в работу с головой. Только так забывала обо всем плохом, трудном, что было в моей жизни. Переступала порог операционной — и весь мир переставал для меня существовать. И Олега так же учила. Для нас истина — слова Симонова:

Да, мне трудно уехать. Душою кривить не годится.

Но работа опять выручает меня, как всегда.

Человек выживает, когда он умеет трудиться.

Так умелых пловцов на поверхности держит вода.

Обыкновенное чудо

Весенний солнечный день. Мы — ученики начальной школы, обычно в такое время томимся: вырваться бы с уроков пораньше, в зелень двора…

Но вместо обычного урока сегодня — чудо.

Чудо являет юноша Олег — черноволосый и черноглазый.

Он рассказывает о средневековых монахах и показывает то, чем они зачаровывали и уверяли в своём могуществе поселян: сливает прозрачные жидкости из разных пробирок — а получается на вид — всамделишнее белоснежное молоко.

— А что крестьяне? — торопится Серёжка Шуваткин с первой парты.

— Крестьяне? — задумывается на миг юноша, — думаю, они очень радовались…

Звонок.

Но навсегда остается память: черноволосый юноша — и чудо.

Прошли годы, и в нашей семье случилась беда.

Маму здоровой не помню. И страх за неё был всегда. Я ещё девочкой была, она будила ночью:

— Что-то мне с сердцем нехорошо. И страшно. Посиди со мной.

Эта тревога за самого любимого человека сопровождала нас с сестрой всю жизнь. И не было случая, чтобы мы не вызвали маме врача, когда она недомогала.

Но медики вовремя не распознали ничего! И лишь когда с приступом вроде бы — банальной желчекаменной болезни — маму увезли в лечебницу соседнего, крупного города, там уже определили… Тот диагноз, который произносят шёпотом, и больному не сообщают.

Мы с Ольгой как собаки, сидели трое суток под дверью реанимации, каждого выходящего хватали за край халата:

— Жива?

Позже не отходили от маминой постели. О чём можно было думать, когда будущее определялось делениями градусника….

Начнутся ли осложнения? Не скажут ли нам: «Безнадёжна…»

Несколько месяцев спустя, когда маму привезли уже домой, мы не знали: что сделать, чтобы болезнь не вернулась?

И тогда фотокорреспондент нашей газеты Андрей Наронский подкинул мысль:

— Выписали? Дома? Так позвоните Олегу Никифорову. (С придыханием) Врач — от Бога! Он обязательно посоветует что-то дельное… Только это… он такой серьёзный! Вещь в себе. Ещё в юности, когда мы все гуляли, — уже работал медбратом. Я ж говорю, он — от Бога!