Дело человеческое - [33]
Помню первый приход Олега к нам.
На меня сама тема разговора наводит холодный ужас, и я слушаю почти из-за двери.
Ольга много смелее. Она расспрашивает о диете, витаминах. О ядах: болиголове, аконите — в тот момент были готовы на всё.
Олег не опровергает:
— Я уже столько слышал от больных, чем они лечились, и что помогло реально… Меня трудно чем-либо удивить.
— Вы же работали онкологом. Ушли — потому что тяжело?
— Тяжело. Хирург прооперировал, довёл до выписки — и больше не видит этих людей. Две трети из них живут нормально. А оставшаяся треть…
Приходилось навещать тех, кто безнадёжен. Находить ободряющие слова:
— Да что, Пётр Иванович, поправитесь… Да всё у вас будет хорошо…
Тяжело врать. Каждого — жалко.
Но только такому врачу, которому ты — не безразличен — и решишься доверить жизнь.
Прошло больше года. И одно из тех осложнений, которых боялись врачи, у мамы всё-таки случилось.
Бок набухал. Опасным воспалением выглядело это на наш встревоженный дилетантский взгляд.
Не миновать было — звонить Олегу. Работа для хирурга.
Быстро он сделал всё необходимое. И — месяцы ещё, рана заживала трудно — ездил на перевязки. Не забывал никогда. Приезжал поздно вечером, после операций, или днём — в редкие перерывы. Был считанные минуты — у нас хватало совести всё подготовить заранее, держать наготове, весь перевязочный материал… Потому что после нас — его ждали многие и многие…
Он никогда не открывался сразу весь, со всеми своими достоинствами. Сразу вы, пожалуй, могли почувствовать в нём только великолепного врача, способного ответить на любой ваш вопрос.
Человеческое же замечалось позже.
И нужно было присматриваться. Потому что никогда не стремился он щегольнуть, поразить. Добро делал исподволь, стараясь не привлекать внимания. Так бывает с сурово-благородными натурами, неспособными хвалить себя.
Только иногда, моментами прорывалось….
Скупой — к случаю — рассказ о подобранной и выхаживаемой вороне…
Вскользь сказанное, что так и не научился: не волноваться — за больных, посылая их на обследования: вдруг что-то обнаружится…
Лекарства, которые столько раз привозил сам — не только не думая продать их больным подороже, но — просто оставляя: «Берите, у меня есть»…
Та самая великая любовь к ближнему, которой большинству из нас не дано.
Пациенты — среди которых было много стариков, — старались отблагодарить хоть как-то: пирожки, мёд… Не взять этого было невозможно. Ему давали уже как сыну, как родному.
И то, что клали в его старинный саквояж (тоже чей-то подарок) — он отдавал в другом доме, если там были дети, или просто имелся повод угостить.
Он говорил мало. Но всегда умел слушать — не торопя, что так редко среди нынешних врачей. Если же вам, несмотря на недуг, удавалась фраза — получалось сказать весело, он сразу улавливал юмор.
И сквозь всю его серьёзность — вдруг неожиданно прорвавшийся, совершенно мальчишеский смех…
Был в нашей жизни второй такой же страшный период, как и с маминой операцией. Вспомнишь — и прикроешь глаза. Нельзя вспоминать. Как будто стоишь над горящим домом.
Дочка моя, Аська, пришла из школы после субботника — ученики подметали листья на улице. И начала жаловаться — сразу:
— Мне трудно дышать.
Надо знать Аську. Воробей — заморыш.
…В тот же день, случайно перехватив на улице нашу детскую участковую докторшу, я привела её к нам. И услышала, что ничего страшного нет — в лёгких у ребёнка чисто.
Но врач ушла, Аське же становилось хуже на глазах. Ночью её дыхание стало трудным и частым, а кашляла она уже с кровью.
Забежав к нам перед службой, врач пришла в ужас:
— Господи, как она у вас потяжелела за несколько часов!
Она не решалась уйти, колебалась: вызвать ли местную скорую, или сразу «санавиацию» из областного центра.
— Звони Олегу Викторовичу! — это уже мама на грани паники.
Я не помню, когда появился Олег, но и он, и участковая наша были в комнате одновременно.
Помню их тихий разговор — двух врачей — не для наших ушей.
— Почему девочка ещё здесь, а не в больнице? — спрашивал Олег.
— Родители отказываются.
— В какой дозе вы назначили…? Вы считаете, что этого достаточно? Сейчас, подождите…
И уже в коридоре, торопясь, Олег, с улыбкой, почти виноватой, что приходится говорить такое:
— Двустороннее воспаление легких. Тяжёлое.
Лекарства он привёз сам. Из табуретки и лыжной палки в несколько секунд соорудил капельницу.
Доктор наша только ахала, слушая хруст ампул, щурясь, читая названия на них, пустых уже, бросаемых в лоток.
— Боже, какой он смелый!..
Эти несколько дней сейчас слились в памяти. Мы просто ловили каждый Аськин вздох.
Едва ей стало лучше, Олег отвёз её в свою хирургию, где сделали снимок, взяли кровь и подтвердили: и диагноз, и тяжесть болезни.
И по сегодняшний день я уверена, что в больнице нашей, и даже в областной — положительный исход не был бы настолько предрешён, возьмись за Аську — другой доктор. Что жизнью своей дочка обязана Олегу Никифорову.
Только он, по дороге в больницу — едем брать кровь, мог остановить машину у аптеки и купить дорогой ингалятор.
В руки нам — коробку.
— Пользуйтесь. Потом, если мне надо будет (чтобы приняли подарок) — я у вас его возьму… Благодаря такому прибору — мои сыновья не стали хрониками.
Неправда, что серьёзные проблемы могут решить только взрослые. Главное – не быть равнодушным, и тогда многое можно изменить в жизни. Дать шанс на спасение больному товарищу, приют бездомному псу… Слушай свой внутренний голос, и он подскажет тебе верную дорогу. Поможет выбрать любимое дело, разобраться, кто твой настоящий друг, кто нет. Слушай и поступай по совести. И да будут с тобой юность и любовь.Для среднего и старшего школьного возраста.
Просто жить, ждать и надеяться — иногда труднее всего. Кажется, что может быть безнадежнее жизни в инвалидном кресле? Однако если не замыкаться в себе, не уходить от мира людей, рано или поздно появляется мечта, которая обязательно поможет…
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».