Дело было так - [74]

, не родственники по крови. Но этих просто родственников мне уже не удастся переубедить.

Сначала я пытался просто отрицать — но все мои попытки были безуспешны. Тогда я попробовал переложить вину на моего двоюродного брата Надава. Я напоминал, что он был последним, кто заходил в бабушкину ванную комнату, и что, вообще, человек, который сумел выцыганить у бабушки разрешение воспользоваться ее запертой ванной, явно способен на все: для него нет ничего невозможного и ничего святого. А кроме того, говорил я, у Надава был также вполне понятный мотив. Он любит старые механические игрушки, у него, как я уже рассказывал, хорошие руки, и, наконец, у него — так же как у его отца, дяди Арика, и у его кузена, дяди Ицхака — есть наследственная склонность все разбирать и собирать. Разве не очевидно, что это он забрал себе свипер, надеясь разгадать его секреты? — убеждал я окружающих. Но и это было безуспешным.

С тех пор прошло много лет, и сегодня я уже не пытаюсь оправдываться, объяснять, отрицать, обвинять и оговаривать ближнего. Сегодня даже те, кто подозревает меня, уже не сердятся, а только просят признаться, но и то — не справедливости ради и не из-за денег, а всего лишь потому, что им хочется услышать еще один рассказ, еще одну версию, еще одно показание.

Глава 33

Через несколько месяцев после бабушкиной смерти мне довелось побывать в Соединенных Штатах. Я шел по какой-то улице на окраине Лос-Анджелеса, и вдруг мои ноги буквально вросли в землю — в точности, как копыта Уайти перед спуском в вади. Я остановился. Повернул назад. Да, я не ошибся. В огромной витрине роскошного магазина электротоваров, в окружении великого множества созданных по самому последнему слову техники стиральных машин, сушилок, миксеров, посудомоек, холодильников и пылесосов, в самом центре всей этой компании сверкающих новинок, поставленный на специальном пьедестале из дерева и бархата, красовался выставленный на всеобщее обозрение, до блеска начищенный и абсолютно сохранный Свипер Бабушки Тони!

Я подошел и присмотрелся. Никаких сомнений! Те же большие резиновые колеса, тот же сверкающий, большой, как бочка, хромированный корпус, тот же толстый черный шланг. Но не только я увидел свипер — он тоже увидел меня и тотчас, с большим дружелюбием, беззвучно покатился ко мне на своих резиновых колесах, пока не уткнулся корпусом в стекло.

Я вошел внутрь магазина, ожидая увидеть за кассой Авигайль, но увы — там не было ни ее самой, ни кого бы то ни было, кто мог бы быть ее мужем или отцом. Там были только продавец, кассирша и директор — а может, и владелец магазина, — этакий молодой вежливый мужчина при галстуке.

Он спросил, что меня интересует, и я спросил его, откуда у них этот старый пылесос, который выставлен в витрине.

— Этот пылесос не продается.

— Я не думал о покупке, — сказал я. — Меня интересует только, откуда он у вас.

Он сказал, что купил его у кого-то, кто купил его на «garage sale», и тут его лицо смягчилось, и он пригласил меня войти с ним внутрь витрины.

Мы подошли к свиперу.

— Он совсем как новый, — сказал молодой человек с гордостью. — Mint condition.

И добавил, что есть коллекционеры, которые с радостью заплатили бы «за пылесос такого возраста и в таком состоянии» не меньше пяти тысяч долларов (о, хитроумная Авигайль!) — а он купил его всего за пятьдесят у какого-то типа, который купил его за двадцать, и «тот был счастлив еще больше меня, потому что думал, что здорово меня облапошил».

— И представьте себе, этот пылесос все еще работает, — сказал он. — Мне пришлось только заменить одно испорченное уплотнительное кольцо.

Моя фигура, отраженная в начищенном хромовом корпусе, показалась мне вдруг сгорбленной и несчастной. Я выглядел так, будто сильно спал с лица и срочно нуждаюсь в ложке сметаны, а еще больше — в бабушке, которая дала бы мне эту ложку.

— Такая неисправность очень распространена среди пылесосов этой модели, — заметил он.

Мне стало чуть легче. По-моему, я уже выглядел намного лучше, даже в кривом зеркале.

— Кстати, — добавил он, — если вас интересуют старые пылесосы, в Соединенных Штатах есть несколько очень хороших музеев. И здесь, в Калифорнии, тоже.

— Ну уж не настолько, — сказал я. — Я заглянул к вам просто потому, что у моей бабушки был точно такой же пылесос.

— Интересно, — сказал он. — Почему это именно пылесосы настраивают нас на сентиментальный лад куда больше, чем холодильники или стиральные машины?

На это у меня не было ответа, тем более что лично я предпочитаю посудомойки.

Некоторое время спустя я закончил свой первый роман, в котором описывал некий мошав, которого на самом деле никогда не было, а в нем, среди прочего, — некий тайный оружейный склад, которого на самом деле тоже никогда не было. Я описал в нем также некую женщину, которой на самом деле никогда не было, но у которой была мания чистоты. Этим она несколько напоминала бабушку Тоню, но, конечно, не годилась ей и в подметки, как я ни старался.

Мне хотелось изобразить эту женщину, как ведьму на современный лад, и я даже написал ночную картину, где она летала в воздухе, но не на метле, а на пылесосе. Я долго колебался, в какой из всех городов на стеклянной шкале радиоприемника она полетит — в Лондон, в Букингемский дворец, или в Стамбул, к турецкому султану? Однако в конечном счете я выбросил все эти страницы в корзину и решил строго придерживаться правды. Ибо на самом деле летала в эти места не женщина, а ослица. В конце концов я хоть и не стал настоящим мошавником, как предсказывал мне дядя Ицхак, но как-никак остался сыном крестьян из Нагалаля, как всегда напоминала и втолковывала мне мама. А это значит, что я достаточно разбираюсь в земледелии, чтобы понимать, что самые хорошие выдумки растут на почве правдивой действительности.