Дели-акыз - [43]

На отчаянный крик Селтонет она вздрагивает, поднимает голову… И ответный крик, не то полный страха, не то полный радости, звенит на весь сад, на весь дом, на всю усадьбу.

— «Друг»! Тетя Люда! Сандро! Сюда! Они здесь! Они живы! Они вернулись!

Крик Гемы взбудораживает все «Гнездо». На галерее под навесом происходить суматоха. С воплем несется оттуда Даня… За нею Маруся… За ними «мальчики» — Сандро; Валентин, Селим… Княжна Нива Бек-Израил, названная Джаваха, недоумевающая, бледная, впервые, кажется, растерявшаяся за всю свою жизнь, с развивающейся траурной вуалью спешит со ступеней галереи в сад… Людмила Александровна, с помертвевшим от волнения лицом, также вся в черном, бежит с легкостью молоденькой девочки по чинаровой аллеи. Её траурная вуаль клубится вокруг шеи…

— Боже мой! Они живы! Какое счастье! Господи, благодарю Тебя! — лепечет она бледными губами.

А живая, настоящая Гема уже бьется, рыдая в плече обхватившей ее Глаши.

— Так ты жива! И Селта тоже! О, Господи! — и тетя Люда одним движением заключает обеих девушек, и взрослую и маленькую, в свои объятья.

Но глаза Глаши и Селты направляются к Геме… Они смотрят на нее обе, как на выходца с того света.

Разве не сказал им Рагим, что в «Гнезде» носят траур и молятся о покойнике, что он видел княжну Нину вернувшуюся назад одной без Гемы.

— Откуда вы? Где пропадали эти три недели? Господи! Как исхудали обе! На тебе лица нет, Глаша! Как ты осунулась, как исхудала, Селтонет! — слышатся вокруг милые, знакомые голоса.

— Да знаете ли вы, несчастные, что вас давно считали умершими и здесь, дома, и в Гори? — наконец вскрикивает Валь.

— Мы носили по вас траур и молились, как по умершим, — вставляет Маруся.

— С того дня, как нашли вашу одежду на берегу Куры, мы все решили, что вы пошли купаться и утонули. «Друг», вернувшийся по моей телеграмме с Гемой, велела обшарить баграми всю реку в окрестностях Гори. Но ничего не нашли и решили, что вас унесло течением.

Это говорит Сандро, в то время, как Селим молчит. Его горящие глаза впиваются в Селту. Его душа горит не менее глаз. Почему она так исхудала? Почему у неё такой бледный, грустный вид? О, пусть только она скажет ему, что или кто тому причиной? И он своим кинжалом заставит жизнью поплатиться всех тех, кто посмел причинить ей горе!

А вопросы целым дождем сыплются на «воскресших». Их обнимают, приветствуют, им пожимают руки…

— Откуда они пришли? Почему в таком ужасном виде? Где были? Почему не давали знать о себе?

И вот поднимает голос сама хозяйка «Гнезда» княжна Нина.

— Селтонет и Глаша, — говорит она своим обычным властным, спокойным голосом, как будто ни чего не случилось. — Селтонет и Глаша, идите прежде всего привести себя в порядок, потом пройдите ко мне в комнату. Я хочу знать все!

И, взяв с одной стороны под руку Глашу, с другой — Селтонет, она повела их по направлению к дому.

Все остальные последовали за ними. Тетя Люда, Маруся, Даня, Гема, Сандро, Селим…

Валь замыкал шествие. Внезапно он ударил себя по лбу и громко расхохотался к всеобщему изумлению.

— Ба! Ну разве это не номер? Две живые покойницы испугались третьей? Ведь они Гемочку приняли за призрак, а та, в свою очередь, испугалась их… Ну, теперь Селта и Глаша проживут сто лет, до тех пор, пока не надоедят всему миру. Есть такое поверье, что когда молятся за тех, кто не умер, эти мнимые покойнички доживают до Мафусаиловых лет. Ур-р-ра! Я несказанно рад за Селту и Глашу.

— Итак, Глафира, я жду. Рассказывай все по порядку… Сначала ты, потом Селтонет. Я все хочу знать, — говорит Нина Бек-Израил.

Ужин кончен. Никогда не казался он, этот ужин, таким вкусным обеим девушкам. Знакомые, привычные блюда, подаваемые сияющей, по случаю их возвращения, Маро, после однообразного хинкала и баранины, показались Селте и Глаше роскошными яствами. За ужином все без очереди, один прерывая другого, рассказывали о том, как испугались все в то достопамятное утро, когда Маро пришла будить их в обычный час и не нашла ни Селтонет ни Глаши в их общей спальне, как искали их повсюду, как подняли на ноги весь город… Как шарили по всем окрестностям, и как, наконец, когда доставили на другой день с берега Куры их одежды соседи-горцы, в «Гнезде» поняли, что девушки утонули. Потом телеграмма «другу», её спешный приезд с Гемой домой, и тяжелые, беспросветные дни, дни траура по двум погибшим.

— Если бы ты знала, что было с Селимом, Селта! — говорит Маруся подруге, утирая скатившуюся по щеке слезу.

Юный офицер краснеет, как девушка, и бросает красноречивый взгляд на Селту… И ответный взгляд, полный любви и беззаветной преданности, награждает Селима за его чувство.

— Где вы были обе? — повторяет «друг». — Среди каких людей и какой обстановки провели это время? По какому праву исчезли из «Гнезда»?

И в то время, как замирающая от страха Селта молчит, Глаша смело выступает вперед:

— «Друг», — говорит она тихо, но твердо, — не спрашивай нас ни о чем. Верь слову, что мы не сделали ничего дурного. А если и было легкомыслие с чьей-либо стороны, то только с моей: легкомыслие и любопытство. А Селтонет не виновата ни в чем. Она поступила по моему наущенью. Но повторяю, «друг»: я достаточно наказана за все. Не спрашивай же ничего, больше того, что я уже сказала, «друг». Мы не совершили ничего дурного. Я не смею прибавить к этому больше ни слова. Я поклялась молчать именем Бога, поклялась и Селтонет. Ты сама, «друг», учила нас сдерживать клятвы. И тем более должны мы молчать, что подведем других людей, способствовавших нашему спасению, людей, которым не можем отплатить злом за добро.