Деление на Ноль - [109]

Лично я считаю, что все вышеперечисленное – полная туфта.

Может, сэр, вы скажете, что куда мне, Загу Моррисону, суматошному и любвеобильному раздолбаю, судить о таких тонких материях?

Да, отчасти я соглашусь с этим. Да и признаюсь в самом страшном: я, пожалуй, отношусь к той категории людей, которых считаю полными болванами или лицемерами. Не то чтоб я верю в божественное озарение, но у меня стойкое, ничем не преодолимое ощущение, что я определенно знаю, что такое эта самая «любовь». Это автоматически ставит меня в один ряд с опасными психами, и даже сиблинговское происхождение тут вряд ли подойдет для оправдания. Люблю ли я Алису? Не знаю – мы пока не настолько сблизились, чтобы я был уверен в этом. Люблю ли я кого-нибудь, кроме себя? Люблю родителей, и в разной степени тяжести целый список друзей и любовниц. Кто-то скажет, что я эгоистичный, незрелый сукин сын. А я не стану спорить: вот когда у меня все получится, тогда я лучше покажу, нежели буду рассуждать… Я знаю, что есть любовь, и потому тащусь по этим сырым и темным коридорам, хотя мне и насрать, что произойдет, даже если у меня ничего не получится: так же, как я верю в любовь, я верю и в то, что все должно быть хорошо – потому доктора и отворачиваются от меня…

Все же странный он какой-то, Сергей Морозов…

В принципе, не сильно-то я его и раскрыл, да и вообще наш «вечер откровений» был не особо-то сногсшибательным. Сталкеры и так пашут под жандармами, а уж найти среди сталкеров сотрудника ОРЖ, ну, прямо скажем, предсказуемо, как плесень в сыром погребе. Но почему Морозов так резко начал на меня обращать внимание? Недоверие? Испуг? За что он мог не доверять или испугаться? Что я сделал не так? Или не я?

Все эти невеселые мысли одолевали меня, пока я пытался уснуть в спальном мешке, когда мы остановились в отстойнике: жутко все вымотались за переход, да и на поверхности наступила глубокая ночь.

На вахту встал Трактор и Грох, хотя, несмотря на мою усталость, сон никак не шел, и я хотел встать на вахту сам, но Зима запретил.

Все возможные подходы мы закрыли растяжками и сигнальными артефактами.

Отстойник действительно напоминал какой-то огромный коллектор: цилиндрическое высокое помещение, которое на разных уровнях пересекали каменные трубы различного диаметра. Некоторые из них были разрушены, и к их отверстиям тянулись веревки с навязанными узлами, иногда небольшие приставные лестницы или железные сети. По всей вероятности, это и были коммуникации сталкерских команд.

Освещение тут было такое тусклое, что, в принципе, не сильно отличалось от темноты: редкие светящиеся камни были встроены в стены в каком-то хаотическом порядке. Потому вокруг царил сумрак, а в высоте огромного колодца через переплетение труб бледно светилась дымка испарений каким-то призрачно-зеленоватым светом: примерно так же, если в болотном тумане зажечь лампу и отойти метров на пятьдесят.

Тихонько стрекотали летучие мыши, изредка перелетая от одной своей грозди к другой. Это немного отвлекало меня от печальных размышлений.

Правое плечо затекло, и я развернулся в мешке, подправив сложенный под головой шарф, который заменял мне подушку. Очень мешал пистолет, его я вытянул из кобуры и положил в районе груди.

Трубы тихонько гудели и вибрировали.

Не люблю лежать на спине, но иногда это единственный способ правильно распределить вес тела на неуютной поверхности.

Когда-то в подростковом возрасте, мне было лет двенадцать, я понял, что уже стал глубокой и приспособленной к жизни личностью, мы часто бегали с друзьями на песчаный карьер, что в паре километров от окраины Лиддитауна, где мы жили.

Часть карьера была заброшена, и только с одной стороны иногда велась добыча. Но она была затруднена каменными перемычками в почве. Потому там периодически закладывали взрывчатку и взрывали часть породы. Ну, учитывая, что мы были шайкой малолетних дебилов, самым страшным у которых была вера в собственный мозг, мы устраивали соревнования, кто сможет ближе попасть к направленному промышленному взрыву и не охренеть. С одной стороны, это было не так уж и опасно как раз из-за направленности оного взрыва, с другой стороны, не всегда инженеры все правильно рассчитывали, а с третьей, было особенно почетным, засветившись перед охраной, героически убежать от «вертухаев», потом рассказывая безумные небылицы о своем непростом подвиге и о том, как ловко ты надул погоню. Конечно же это резко выделяло тебя в дворовой шпане и давало кучу социальных бонусов типа мнимого авторитета, уважения красивых девчонок и право решать, за кого будет играть твоя команда: за «тупых люци» или «реальных жандармов». К сожалению, бегать я не сильно любил и принадлежал к той категории, которая подбиралась ближе к взрыву, успев ночью подготовить себе специальный окоп, пока спит охрана, и, воткнув беруши, мужественно пережить грохот и дождь из мелкой гальки.

Так вот, один раз что-то пошло не так, и мой окоп засыпало кучей песка. Чудом я не задохнулся и не получил травм. Но большая масса песка давила мне на грудь, мешая дышать, хотя у лица осталась щель. Меня охватила паника, и я едва не заорал от страха, пока мои товарищи, озабоченные моим отсутствием, выжидали, когда охрана отвлечется, и только тогда пришли мне на помощь.