Делегат грядущего - [4]
И музыканты, отерев рукавами лбы, заводят революционную песнь «Зуль-Минан». Женщина в парандже проходит, как черное привидение, сквозь озадаченную толпу, выходит на простор площади, останавливается, не дойдя до островка музыкантов.
Раис, проводив женщину внимательным взглядом, толкает Хурама под бок:
— Смотри, товарищ… Тут мы маленький шутка сделали. Очень много смеяться будешь…
Хурам недоумевает. Толпа насторожена. Дряхлые старики вылупили огненные глаза из орбит. Женщина в парандже вышла на площадь! Комсомолкам они уже привыкли не удивляться, привыкли скрывать свое презрение к ним… Но эта!.. Женщина в парандже!.. Значит, жена или до сих пор еще смиренная дочь одного из них! Флейты и скрипка заливаются, словно ничто в веселье не изменилось. Женщина поворачивается к толпе, и — неожиданностью для всех — паранджа вместе с сеткой падает вниз.
— Лола-хон! — вздохом летит по толпе.
На площади — женщина, полная лукавой улыбкой. В белых и желтых зигзагах халат. Волосы падают из-под тюбетейки, слившись в множество черных тоненьких змеек. Ниткой мелких кораллов оцеплена шея. Лицо нарумянено, губы красны, брови соединены черной краской. Руки крепки, обветрены, насквозь прожжены загаром, халат округляется на ее сильных плечах, а глаза насмешливы и спокойны. Она изучает толпу, она с тяжеловатой уверенной грацией медленно на волнах звуков вздымает ладони.
— Лола-хон! Лола-хон!.. — молодежь рукоплещет самозабвенно.
— Кто это?
Раис, самодовольно улыбнувшись, отвечает с настоящей мужской гордостью:
— Моя жена!
— Твоя?
— Моя. В загс вместе ходили. Крепко любит меня. Мировой танцорка она!
Азизу невтерпеж. Схватив две пиалы, он стучит одной о другую: начинать! начинать!
Лола-хон наклоняется влево и наклоняется вправо. Лола-хон начинает танец.
— Проклятый отец… Сгорит ее род! — скрипит за спиной Хурама старческий голос. Старик с провалившимися щеками встает и, мелко отплевываясь, выходит из круга сидящих. Вослед ему, поверх голов сидящих дехкан, под сдержанные смешки и покряхтывания, плывут и уплывают надменные жестяные и ржавые бороды стариков.
— Смотри, сердце у них болит! — хохочет раис. — Ай, молодец у меня жена, ничего не боится!..
К Лола-хон эластично подскакивает высокий комсомолец в галифе и в белой рубахе, лихо обойдя ее кругом, включается в танец и поет фальцетом. Это танец малярии. И Лола-хон и ее партнер ловят в воздухе воображаемых комаров. Музыка занывает мириадами комаров, и они одолевают танцующих. Ни хлопки ладонями, подтвержденные бубном, ни пластические прыжки, ни жалобный голос самой Лола-хон — ничто не может помочь. Танцоры клонятся, обессиленные яростной малярией, их движения слабеют, земля кружится перед ними, они почти ползают по земле, они падают… Лола-хон выхватывает из-под халата несуществующие лепешечки хины, глотает их и нежно кладет их в рот милому. И тут — символом силы и могущества — снова торжествуют, рокоча, бубны, побежденная малярия улетает на последней скрипичной испуганной ноте, и прибой рукоплесканий настигает артистку, со смехом убегающую к музыкантам.
— Теперь я пойду… Пусть она видит — я лучше умею! — хвалясь, поднялся раис.
— Лучше Лола-хон? — насмешливо щурится Хурам.
— Э!.. — раис только подмигнул глазом, распахнул халат, стянул потуже шерстяной поясок широких, как шальвары, полотняных штанов, приосанился и вприпрыжку выбрался на простор площади.
— Раис! Раис танцевать пошел! Смотрите… кто с ним выйдет?..
Раис, очевидно, был прославлен в кишлаке как лучший танцор. Островок музыкантов в третий раз плеснул тихими звуками четырехпаузной песни.
На площадь вышел молодой черноглазый дехканин с лицом острым, туго обтянутым желтой кожей. Он шел без улыбки, высокомерно и холодно поглядывая вокруг суженными глазами. Небрежно обвил рукой плечи раиса, включил в танец свой широкий медленный шаг. Песня началась хриплым фальцетом. Хурам встрепенулся: он не однажды слыхивал ее в памирском Вахане…
Движенья ускорялись, рушась в плавный круговорот танца. Остролицый извивался вставшей на хвост змеей, раис едва поспевал за ним. Зрители азартно подхватывали:
Четыре свирели залились влюбленными соловьями.
Слова оборвались. Оркестр вдруг словно взбесился. Все инструменты взревели вразлад, диссонируя, сразу дав неистовый темп. Танцоры мелькали, тесно обнявшись, слившись в единый стержень стремительно запущенного волчка.
Дехкане повскакали с мест, распаленные безудержным весельем, подтопывали, подхлопывали в ладони, взмахивали руками, еще и еще разжигая кружащихся хриплыми криками. Все звуки слились в один торжественный рев…
Оркестр смолк разом. Танцоры замерли в паузе, грудь к груди, воздев к небу соединенные ладони.
И когда из напряженных пространств тишины выплыла протяжная, еле слышная скрипичная нота, ладони раиса бессильно упали. Он начал клониться набок. Остролицый охватил его под поясницу, не давая ему упасть, осторожно опустил на землю, наклонился над ним, как довольный добычей стервятник. Скрипичная нота оборвалась. Легкими прыжками остролицый вбежал в толпу, и толпа захлопала, загорланила в бесподобном восторге.
