Делай то, за чем пришел - [34]

— Коля, а этот старый дом... печка в нем имеется?

— Две. В кухне русская, а в комнате такая круглая...

— Голландка?

— Во-во.

— Коля, решено. Едем.

Потрескивают в печке дрова, Глеб сидит на крепком самодельном стуле, смотрит в огонь, наслаждается тишиной и одиночеством. Только что его покинула славная семья лесников. Несмотря на Глебовы протесты, лесничиха, Колина мама, с первых же минут решительно принялась опекать гостя. Она все перемыла и перетерла в старом доме, натащила соленой капусты, грибов, мороженой рыбы, клубничного варенья...

— Тетя Шура, ради бога! — взмолился Глеб. — У меня же все есть. Смотрите... — И извлекал из рюкзака хлеб, консервные банки, кофе, сахар, книги, лыжную мазь, свечи — раскладывал на столе.

— Ой, это, поди, еда? — Тетя Шура ткнула пальцем в консервную банку. — Выбросьте свою концерву вон нашему Спутнику, собаке нашей... Я вот вам баранинки мороженой припру... — А сама уже хлопотала над старинной железной кроватью с никелированными шарами: разворачивала настоящую пуховую перину, расстилала простыни и вздыхала и беспокоилась, как же это он один-то будет, ведь скучно одному-то, а ночью так, поди, и боязно — кругом лес...

Глеб возражал: вот и отлично, что один, это-то как раз ему и нужно. Отдохнуть от экзаменов, от городского шума, от многолюдства, от спешки и толчеи...

Вечером Денисовы навестили его всей семьей. И снова лесничиха сокрушалась, как это он, бедный Глеб Устинович, будет тут один.

— И куда только нынешние невесты глядят! — возмущалась она.

— Мама... — Коля укоризненно посмотрел на мать.

— А я чё? Я ведь ни чё? Я только хотела сказать: где у нынешних девок глаза — спереди или сзади?

Тут рассмеялись все, даже лесник, немногословный, серьезный, чуть выпивший в честь приезда гостей мужчина; смущенно улыбалась меньшая Денисова, девочка лет шести.

— Ну да мы ведь недалеко, — успокоилась наконец тетя Шура. — Чуть что — и к нам. А я, как управлюсь, загляну или самого пошлю. Да и Коле теперь нечего делать, они с Тамарой будут забегать. Ничего, отдыхайте на здоровье, поправляйтесь.

Надавав кучу советов, как печку топить и когда вьюшку закрывать, как к проруби на реке за водой пройти, как варить и жарить, Денисовы ушли гуськом по тропинке. Усадьба их была неподалеку от старого дома, хотя из-за сосен ее и не было видно.

Глеб носил в обмерзлом ведерке воду, колол дрова, чистил картошку, отгребал деревянной лопатой снег от крыльца, голичком подметал полы, пил чай, бегал на лыжах. Ночью несколько раз вставал и подбрасывал в печку поленья: старые стены плохо держали тепло. Иногда выходил на крыльцо и подолгу стоял, смотрел и слушал ночной лес. Потом, почти уже замерзнув, открывал скрипучую дверь, сбрасывал куртку и нырял под стеганое одеяло; согреваясь, смотрел, как горят в печке дрова.

А дрова потрескивали, постреливали, ворочались, кряхтели, укладывались поудобнее, чтобы ярче и с большей, видимо, пользой сгореть. От дырочек в заслонке на выскобленном полу танцевал рядок светлых пятен.

И все это: и нехитрые крестьянские заботы, и тишина, и топящаяся печь — вливалось в Глеба оглушающим равновесием, здоровым покоем; спадало напряжение, проходила издерганность, нервность.

Вечером, возвращаясь от лесников по тропинке, протоптанной в глубоком снегу, Глеб взглянул на небо и поразился. Таких ясных и крупных звезд он еще не видывал; казалось, протяни руку — и сможешь потрогать... И, стоя с запрокинутой головой, вдруг поймал себя на том, что ему очень хочется, чтобы всю эту красоту ночного неба увидела Оля Астанина. Смотри, сказать ей, вот звезды так звезды, спелые какие!.. А луна! Точно ее отчистили, отполировали...

Вокруг был чистый, спокойно и холодно мерцающий снег... Глеб шел по этому снегу к своему молчаливому дому, слева неотступно скользила его собственная четкая тень. Он думал об Оле Астаниной. Ему хотелось разобраться в себе самом, в их странных с Олей отношениях. Она нравится ему, и он все больше и больше ощущает, как она нужна ему в жизни... А Оля... она сама пришла к нему тогда, во время грозы, в палатку, сама призналась, что любит. Ему просто повезло наконец в жизни. И все-таки поверить в это окончательно он никак не мог, он все время будто боялся какого-то подвоха со стороны судьбы.

Нет, надо наконец решать...

«Ты не виляй перед собой, — говорил в нем какой-то строгий голос. — Признайся честно, что нет в тебе того горячего, безумного чувства, какое было к Тане, сокурснице, расположения которой ты так и не завоевал, несмотря на все свое упорство...

Да, того пылкого, безумного нет. Это верно... Но Оля очень дорогой мне человек... А не преступно ли связывать свою жизнь с женщиной, которую не любишь пылко и самозабвенно, а любишь ровно и спокойно?..»

Глеб уже растопил печь и теперь ходил возле нее, то входя в круг, освещенный горящими дровами, то оказываясь в полумраке неосвещенной комнаты.

«Не преступно ли? — еще и еще спрашивал он себя. И после долгих раздумий приходил к выводу: — Нет, не преступно. Если думать не только о себе, но и о ней, об Оле. Разве это не прекрасно — дать радость другому?.. Да и кто знает, не влюбишься ли ты безумно, когда узнаешь Олечку получше, еще ближе?.. И вообще, противно, что ты все рассуждаешь, рассуждаешь... Лучше скажи себе честно и прямо — хочешь ты, чтоб Оля была сейчас здесь, с тобой? Хочешь? Да, я этого хочу... Так какого тогда черта!.. Становись утром на лыжи и дуй на станцию, посылай телеграмму!..»