Делай то, за чем пришел - [32]

— Берите бумагу и садитесь во-он туда.

Идет. Медленно, как во сне. Не отрываясь от билета, идет; может запнуться, споткнуться обо что-нибудь и не заметит. Садится и сидит, бессмысленно перечитывая вопросы.

В году Митин перебивался с троечки на троечку, от доски уходил весь взмокший, будто разгрузил вагон с цементом: так доставались ему эти слабенькие троечки. В группе к Митину относились как к дитю малому: слегка посмеивались, наверное, сочувствовали, может, жалели...

Отвечал между тем здоровенный, с осанкой министра студент Зубакин. Поглаживая двойной подбородок, он солидным басом говорил совсем не то, что надо. Глеб не перебивал Зубакина, слушал, а сам тем временем вполглаза наблюдал, как миловидная молодая женщина Дядюшина достает шпаргалки. Вот она сидит и словно бы рассеянно смотрит в окно, в то время как рука ее под столом приподнимает юбку и извлекает бумажечки из-под тонких, цвета загара, чулок, обтягивающих стройные ноги.

— Мда, — произнес Глеб.

Зубакин споткнулся и замолчал, решив, видимо, что это «мда» относится к нему.

Пришлось объяснить ему, что говорит он совсем не о том, о чем спрашивается в билете, и Зубакин, не моргнув глазом, все так же солидно, с достоинством стал докладывать на другую тему.

А Глеб вспомнил, как однажды ему нужно было срочно попасть на завод и в бюро пропусков сказали, что разовый пропуск могут дать в отделе кадров. У дверей с табличкой «Начальник отдела кадров» толпились люди. Дождавшись своей очереди, Глеб постучал, а, услышав: «Войдите!», открыл дверь. За огромным письменным столом восседал... студент Зубакин, которому накануне Глеб вкатил двойку... Глеб сначала даже оробел, но, встретив восторженный прием, изложил свою просьбу; пропуск был выдан незамедлительно и с явным удовольствием...

Дядюшина списывала, Митин уныло смотрел в одну точку, начальник отдела кадров Зубакин спрятал зачетку с только что поставленной тройкой, поклонился и направился к выходу, важный, довольный.

На смену ему к столу подсел седенький старичок с заискивающим суетливым взглядом из-под очков. Взгляд этот словно бы говорил: да-да, конечно, я не гений, далеко не гений: мне бы только диплом техника получить...

Глебу же вспомнилось, как на занятиях, разъясняя конструкцию и работу сложного приспособления третий раз подряд, он невольно подосадовал:

— Ну как вы не поймете! Дневники вон с первого раза поняли!..

— Эх, Глеб Устинович, — вздохнул этот седенький, — да ведь у нас уж, поди, склероз начинается...

Трудно было с ними, с вечерниками, но и интересно. Вставал какой-нибудь токарь и говорил:

— А у нас на заводе не так делают, как вы объясняете...

Приходилось мгновенно вникать, как там у них на заводе, сопоставлять с тем, как должно быть по науке, и иногда Глеб прямо заявлял:

— Скажите своему мастеру, что он нарушает технологию. А это противозаконное дело.

Нередко после этого занятия превращались в шумное собрание. Каждому хотелось рассказать про свою работу, пожаловаться на порядки в цехе, посоветоваться, начинался спор, поднимался шум. Когда же раздавался звонок, Глеб только за голову хватался — опять не уложился с материалом!

И вскоре убедился, что отстает от программы на четыре темы и при всем своем желании не сможет уже наверстать упущенное время. Невыполнение же программы означает, что крупных неприятностей с учебной частью не миновать. Так он и сказал им, вечерникам:

— Товарищи, я не знаю, что делать. С одной стороны, хорошо, что мы с вами столь основательно прорабатываем темы, но, с другой стороны... В общем, отстали мы на целых восемь часов...

Вечерники молчали, и Глеб уж было покаялся, что затеял разговор: какое им, в конце концов, дело до его программы! Однако поднялся староста группы и попросил:

— Глеб Устинович, вы нас извините, но, может быть, вы на секундочку оставите нас... Мы посовещаемся.

Глеб пожал плечами и вышел в коридор. Покуривая и рассеянно разглядывая стенгазету, что висела в коридоре, слышал, как вечерники митингуют; слов, правда, разобрать было нельзя.

Через несколько минут староста пригласил Глеба в аудиторию и, еще раз извинившись, предложил темы, по которым отставание, перенести на самостоятельную проработку.

— Мы уж не поспим часок-другой, а...

Глеб был искренне обрадован, растроган. Ведь этим своим решением они как бы признались ему: вы нам нравитесь, на ваших лекциях нам интересно…

Но что делать с Дядюшиной? Вот она подошла к столу и села отвечать. Надо, пожалуй, сосредоточиться на мысли, что ему как экзаменатору следует быть бесстрастным, даже беспощадным. Он сейчас не человек, не мужчина, он экзаменатор. И он ей непременно скажет о шпаргалках, о том, что видел, как она списывала...

А может, не надо? Ведь он мог и не увидеть, не заметить?.. Просто сидеть и слушать, как она читает то, что написала на листочках. К тому же такая она славная... Вот и сиди, слушай да потихоньку любуйся ее лицом, ее нежной шеей, ее красивыми руками...

— Простите... — вздохнув, сказал Глеб и закрыл ее писанину чистым листом бумаги. — Напишите, пожалуйста, на этом листе формулу, по которой рассчитываются межоперационные припуски на механическую обработку.