Делай, как я! - [13]
Из дома Димка взял старый отцовский бинокль. Вернее, даже не отцовский, а дедушкин. На футляре – потускневшая металлическая пластинка с выгравированной надписью: "Комиссару, товарищу Иванову от наркомвоенмора и РККА за умелые действия во время маневров". Димке особенно нравилось это звучное незнакомое слово: "наркомвоенмор". Самого дедушку, маминого папу, Димка никогда не видел – дедушка пал смертью храбрых во время войны. А бинокль привез с фронта дедушкин товарищ – однополчанин. Теперь этот бинокль мама подарила Димке – чтобы Димка всегда помнил о дедушке.
Бинокль был очень большой и тяжелый – поносишь его с полчаса – и уже шею ломит. Но все равно Димка не желал расставаться с ним. Сейчас Димка рассматривал в бинокль стрельбище – серые валуны, за которыми словно бы притаились невидимые враги, бруствер, из-за которого готова была подняться вражеская пехота…
Димка так увлекся, что даже не сразу услышал, как его окликнули:
– Толмазов-младший! А Толмазов-младший!
Так называл его только один человек в полку.
Димка быстро обернулся и увидел четырех солдат с радиостанциями. Солдаты сидели в кузове машины, и машина уже нетерпеливо подрагивала, готовая тронуться.
– Димка! – кричал Лебедев. – Поехали со мной! В оцепление! Поехали!
Димка шагнул к машине. На секунду он даже забыл о стрельбах. Поехать с Лебедевым в оцепление… Сидеть вдвоем в дозоре и следить, чтобы никто не пробрался на стрельбище… Вдвоем с Лебедевым…
Димка заколебался. Но тогда он не увидит стрельбы, не увидит, как стреляет рота.
Если бы он мог быть сразу и здесь и там. Он хотел и поехать с Лебедевым, и остаться.
И почему отец назначил в оцепление именно Лебедева?
Димка не знал, что делать. Позови его Лебедев еще раз, и он бы, наверно, не выдержал. Но машина тронулась.
– Арривидэрчи, Дима! – крикнул Лебедев и помахал рукой.
Некоторое время облако пыли двигалось по дороге, и Димка следил за ним. Потом машина свернула за холм.
9
Через полчаса машина вернулась пустая, оцепление было расставлено, все было готово к стрельбам.
Опустился на вышке белый флаг, и тут же медленно поднялся красный. Над стрельбищем прозвучал сигнал "приготовиться".
Солдаты торопливо и ловко снаряжали магазины, черные рожки? в их руках словно заглатывали один за другим желтые блестящие патроны. Радисты в последний раз проверяли связь с радиостанциями оцепления: "Первый, я огневой, как слышно, я огневой, прием!"
Все были заняты, сосредоточены и серьезны, и Димку тоже вдруг охватило волнение, будто он не был здесь только зрителем, будто и ему предстояло выйти на огневой рубеж, предстояло подчиняться коротким и резким командам и ловить мушку в прорези прицела, и нажимать спусковой крючок… Вроде бы и солдаты были сейчас те же, что и всегда, в тех же стираных, выгоревших на солнце гимнастерках, и командиры те же, а все-таки было в них что-то новое, незнакомое Димке, – ощущение приподнятости и напряженное ожидание владело всеми.
И вроде бы все происходило на глазах у Димки, все он видел: и как строились солдаты, и как докладывали о готовности, и как заряжали автоматы – ничего не пропустил, а все-таки в самый важный момент отвлекся, занялся биноклем, и автоматные очереди застучали неожиданно для него, Димка даже вздрогнул.
Солдаты стреляли по трое. Одна тройка сменяла другую, и вообще-то все они делали одно и то же – одинаково ложились, одинаково натягивали противогазы, одинаково целились и стреляли. Потом поднимались, бежали вперед, навстречу темно-зеленым мишеням, снова стреляли. Каждый раз все повторялось в одной и той же, уже знакомой Димке последовательности. И все равно Димка, не отрываясь, напряженно следил за всем, что происходило на стрельбище. У него устали глаза – оттого, что все время приходилось щуриться, и руки тоже устали от тяжелого бинокля. В общем-то, бинокль сейчас был совсем ни к чему, без бинокля смотреть было гораздо удобнее, но Димка даже самому себе ни за что не хотел признаваться в этом.
Через бинокль он видел маленькие фонтанчики пыли, возникающие возле мишеней, и мгновенный огненный след трассирующих пуль. Иногда трассирующая пуля попадала в камень и рикошетом отскакивала вверх, – это было особенно красиво, словно кто-то чиркал огромной спичкой.
Вот чья-то очередь ушла далеко за мишени, Димка чуть поднял бинокль, чтобы проследить за ней, и замер от неожиданности. На склоне пологого плоского холма, замыкавшего стрельбище, он увидел две маленькие фигурки. Он еще не успел ничего сообразить, не успел даже испугаться – тут же увидел солдата, бегущего к этим двум фигуркам.
– Прекратить огонь! – крикнул кто-то рядом с Димкой. – Сигнал! Дайте сигнал! На стрельбище люди!
Но прежде чем команда достигла огневого рубежа, прошло еще несколько секунд, автоматы продолжали стрелять, и Димка видел, как солдат успел добежать до двух маленьких фигурок, толкнул их на землю и сам упал рядом с ними.
Димка оторвал глаза от бинокля.
Он увидел отца, который бежал к вышке, увидел молоденького лейтенанта, командира взвода, который бежал от вышки, услышал, как последний раз коротко стукнула и оборвалась автоматная очередь…
