Делать детей с французом - [19]

Ведь во Франции трудно найти неангажированного человека старше двадцати трёх лет. По внешнему виду и манерам собеседника можно заключить, к какому фронту он тяготеет. Видя обстановку его квартиры – угадать, за какую партию он голосовал во втором туре. Политические симпатии нередко определяются просто по адресу. Да, это называется снобизм, но справедливости ради надо заметить, что в нашей случайной выборке не попадались гошисты из Семнадцатого округа или сторонники Национального фронта с пропиской в Пятом.

Гийом привык находиться в идейно враждебной среде либеральной молодежи. Друзья его юности – дети учителей, профессоров, учёных – считают, что всем цветам есть место на этой земле и что сильные цветы должны делиться питательными веществами со слабыми. Это философия, исповедуемая просвещённым средним классом, городской интеллигенцией, к которой мы должны бы себя причислять. Но мы почему-то чувствуем себя угнетёнными и не хотим ни с кем делиться. Так во Франции думают либо очень богатые люди – то, что называется «старые деньги» (Второй, Шестой, Шестнадцатый и Семнадцатый округа), либо те, кому недостаёт образования и производной от него тонкости души (Восемнадцатый, Двадцатый, пригороды и деревни).

Поэтому Гийом умеет виртуозно беседовать о погоде, путешествиях и регби. Самое странное, что вместо того, чтобы считать его скучным, люди почему-то считают его обаятельным. Я же наживаю себе врагов каждым появлением в обществе. Вероятно потому, что я адепт крайне непопулярной в сегодняшней Франции идеи «кто не работает, тот не ест» и совершенно не умею маскировать её в светском разговоре.

Зато дома, где я собираю волю в кулак и объясняю дочери то, во что сама не до конца верю, Гийом отдыхает душой. Со мной ему не приходится стесняться за свою нетерпимость – к однополым бракам, к мечетям, к цыганам, к бесхребетным президентам и в особенности к эмигрантам-тунеядцам. Ведь я родом из страны, где нетерпимость к другому идёт рука об руку с долготерпением к стабильно тяжелой ситуации, и либеральные мыслители упорно связывают эти однокоренные феномены.

Иногда это «отдохновение души» принимает пугающие формы. У нашей дочери одноклассники девяти национальностей, а Гийом в домашних разговорах употребляет слова и выражения, не совместимые с принципами Республики. Мой живот рос, а вместе с ним росла гражданская позиция. Хотя не было уверенности, что она была, собственно, моя. Беременным вегетарианкам порой нестерпимо хочется мяса, а заядлым кофеманкам – не хочется кофе. В обычном состоянии я проявляю нетерпимость к любым формам assistanat и скомпрометированной им «гражданской солидарности». Но растущий живот заставил меня жалеть всех детей Африки, всех больных раком, всех животных на грани исчезновения, всех животных в клетках и на поводках, всех мусульманских девочек, всех бездомных, всех слонов, про массовые убийства которых я узнала, пока вызволяла наш рог. Эту острую жалость ко всему, это внезапное оцепенение перед лицом чужого горя всё труднее удавалось совмещать с позицией «кто не работает, тот не ест». Меня, как ослабшее комнатное растение, клонило в утопический социализм, и это грозило семье внутрипартийным кризисом. Прислушиваясь к разговорам в гостиной, я поняла, что квартал для политического перерождения мы выбрали самый подходящий: идеи эгалитаризма здесь были проиллюстрированы самыми достойными представителями класса «чуть выше среднего».

VII. Взрослые игры

В апреле к нам приехали друзья Гийома из провинции. Про провинцию я уточняю не из столичной заносчивости, а в рамках социологического анализа. Пока наши городские знакомые увлечённо строили карьеры в инженерии и финансах, друзья из провинции строили семьи. От местных мы не могли дождаться и первенцев, зато провинциальные уже вошли в спираль репродукции и раз в полтора года присылали уведомительные открытки – «Семья Жиро-Менье желает поделиться с вами радостью по поводу рождения Леи», «Папа и мама не наглядятся на своего новенького Базиля, Шарлотта и Клементина тоже в восторге от братика».

У Себастьяна и Анаис была трёхлетняя дочка, и они ждали вторую через четыре месяца.

– Вот вырвались на романтический уикенд, – проворковала Анаис, почёсывая Себа под подбородком. – Надеюсь, у вас устойчивый диван.

– Да, а то свою кровать мы совсем ухайдокали, – хохотнул Себ. И наклонившись к Гийому, добавил: – Она просто животное на этот раз. По три раза за ночь меня домогается, представляешь!

Усилием горловых мышц я протолкнула в себя кусок индейки. Я обязательно привыкну к французским застольным беседам. Уже скоро, совсем скоро…

У Синди, нашего кандидата биологических наук, например, имеется фирменный рецепт разгрузочного дня: «Апельсиновый сок утром, оральный секс вечером». Она радостно поделилась им с друзьями однажды за аперитивом: «Так и запишите: необходимая суточная доза витаминов и белков, выводит токсины, укрепляет отношения». Я, конечно, записала этот простой и во всех отношениях полезный рецепт для потомков. Но не уверена, что решусь его передать.

Гийом может предложить родителям дочкиной подруги, приглашенным на чинный ужин-знакомство, полистать книжицу «Сексуальная астрология». Томик изрядно потрёпан, лишён обложки и некоторых страниц – сразу видно, что в годы одинокого студенчества он был любимым чтивом хозяина. Пока я с ужасом думаю, как может быть истолковано это предложение и какие слухи пойдут о нас по школе, родители уже увлечённо рассматривают картинки, смеются и зачитывают вслух примечательные отрывки: «В любви Скорпион – прирожденный садист, он любит страдать сам и заставлять страдать другого…».