Дела семейные - [43]

— Матусенко...

— Матусенко, Матусенко... Между прочим, откуда-то я эту фамилию знаю. Так этот самый товарищ Матусенко, он в высшей степени дошлый товарищ и послал эту бумагу не мне, а в вышестоящие инстанции, и пришла она мне официально, через наш отдел кадров. И представьте мое положение: я даже не имею права взять это дело под свою ответственность, а должен действовать на основе имеющегося секретного распоряжения.

— Понятно, — мрачно ответил Паримов. — Отчислите?

— А что я могу сделать? — закряхтел Николай Васильевич, ворочаясь так, что кресло под ним заскрипело. — Прекрасный молодой человек, очень способный конструктор, не только подающий надежды, но отчасти их уже оправдавший. Он мне попросту нужен, а приходится от него отказываться...

— А нельзя ли обратиться в высшие инстанции?

— Так я же вам говорю, что я вот этот пакет из высших инстанций и получил. Разве что к Сталину обратиться?

Они взглянули друг на друга и помолчали. Потом Паримов отрицательно покачал головой:

— Не советовал бы. Ни вы, ни я не знаем, что это за Петр Курбановский. Иосиф Виссарионович если сам его не знает, то может навести справки, и неизвестно, что ему сообщат. И он очень удивится, чтобы не сказать более, что почтенный и лично ему известный Николай Васильевич Горнов затевает все это дело. Не проявляет ли почтенный генерал ротозейства, вместо того чтобы поступить согласно имеющейся инструкции? И что, собственно, плохого в том, что молодой конструктор будет из военного ведомства переведен на гражданскую службу?

— Да, вы правы, — ответил генерал.

— А вы лучше поступайте, как предлагает вам имеющаяся у вас инструкция. Отчислите молодого человека, демобилизуйте, и пусть он придет к нам, а мы его без работы не оставим.

Снова наступило долгое молчание.

— Видно, придется сделать вам этот подарок, — сказал генерал.

— Подарки полагается делать со щедростью, товарищ генерал, а я ее у вас не вижу, — ответил Паримов.

2

Судьба Леонида и Вики была уже решена, а сами они об этом еще ничего не подозревали, — они как раз в это время поглощены были семейными делами.

На следующий день после того, как заболел Владимир Александрович, Леонид и Вика поехали в Москву навестить больного. За это время Нина Леонидовна, хотя она и была искренне потрясена болезнью мужа, уже овладела собой и выработала свою точку зрения на все происходящее. Она решила, что во всем виновата мерзкая старуха интриганка, подосланная молодой интриганкой, то есть Викой. Потому она усвоила со своей новоявленной снохой манеру разговора Марии Стюарт из одноименной пьесы Шиллера и заявила, что о встрече с Владимиром Александровичем не может быть и речи, — «она может убить нашего дорогого больного».

Вика оскорбилась и замкнулась, Леня еще больше рассердился на мать, и, если бы не Леля, которая сумела отвлечь мать и выманить ее из комнаты, скандал разгорелся бы с новой яростью.

Когда спустя несколько дней, с разрешения врачей, Владимиру Александровичу сообщили, что молодые хотели навестить его, но их не допустили, он был очень огорчен. Нина Леонидовна обещала ему, что, как только врачи позволят, молодые снова будут приглашены. Нина Леонидовна организовала лечение, установила дежурство сестер, режим, немного похожий на тюремный. Но слабость и сонливость были так велики, что Владимир Александрович не в состоянии был протестовать. Посетителей к нему допускали с разбором и не больше, чем на двадцать минут.

Увидев Леонида и Вику, он обрадовался.

— Я обещал вашей маме, что свадьба ваша состоится, — сказал он, удерживая руку Вики в своих руках. — Но вот видите, какой я...

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — говорила Вика. Ей сразу понравился этот большой и сейчас такой беспомощный человек. — Ведь я даже понятия не имела, что мама моя к вам собралась...

— Это почти не укладывается в моем сознании, — сказала Нина Леонидовна. Вика покраснела и взглянула на Леонида. — Ведь речь все-таки шла о том, о чем вы говорите, — о свадьбе, — продолжала Нина Леонидовна, не замечая смущения Вики.

— Свадьба — это все чистые пустяки, это можно отложить, лишь бы вы выздоровели... — сказала Вика, игнорируя замечание Нины Леонидовны и обращаясь к Владимиру Александровичу.

— Нет, но я обещал.

— Вот поправитесь, тогда и свадьбу сыграем, — решительно возразила Вика. — И пока вы больны, о свадьбе и говорить не будем.

Двадцать минут истекло, и Нина Леонидовна стала делать сыну отчаянные знаки, давая понять, что пора уходить.

— Вот ты опять разволновался, — оказала она, оставшись вдвоем с мужем и глядя ему в лицо.

«Как это получилось, что она глядит на меня и ничего не видит?» — подумал Владимир Александрович и ничего не ответил жене. Да и что мог он ответить? Прожита жизнь, ничего ни изменить, ни повернуть обратно нельзя. Единственно, что можно сделать, это пересмотреть жизнь, как пересматриваешь решение сложной математической задачи, чтобы найти ошибку, из-за которой задача решена неправильно. Многое из того, что произошло тридцать лет назад, только сейчас становилось ему ясным.

Владимир Александрович вспомнил, как впервые увидел ее в театре на репетиции. Он пришел в театр, чтобы договориться о заказе на создание декораций к спектаклю. Нина Леонидовна вошла в комнату, где он вел переговоры с директором. Она была в простом, античного покроя платье. Ей нужно было что-то сказать директору, но, увидев постороннего человека, она застыла с выражением неудовольствия на лице, и Сомов сразу не мог отвести от нее глаз; она это заметила, победительная улыбка тронула ее дышащие свежестью губы. Как он выяснил потом, он тоже понравился ей с первого взгляда. Их тут же познакомили. Нина Леонидовна переждала, пока он кончит разговор с директором, потом он вышел в коридор и дождался, пока она выйдет из кабинета.