Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1 - [90]

Но разрешение затянулось. Прошёл сентябрь, прошёл октябрь, никакого ответа не дают. Прихожу в Главное управление по делам печати, никто ничего не говорит мне; Капнист, под предлогом множества занятии, не выходит. Наконец, как-то ловлю его в приемной.

— Позвольте узнать: в каком положении мое дело? — обращаюсь к нему.

— Мы не получили еще о вас справки из III-го Отделения.

— На что вам справка, когда мое начальство, лучше знающее меня, чем кто-либо, выдало мне свидетельство о нравственной и политической благонадежности?

— Такие уж у нас порядки, — процедил он в ответ сквозь зубы и как-то бочком юркнул за дверь.

— Что делать! что делать! — восклицал я, сидя у Климова, — ведь это полнейшее разорение. Вот уже ноябрь, а выйдет разрешение будет декабрь — когда же я успею издать восемь книжек? когда я сделаю объявления на будущий год? Это, без сомнения, Капнист нарочно затянул, чтобы насолить мне!

— Успокойся, пожалуйста, — отшучивался Климов, — причём тут Капнист! копнись ты сам лучше в деле, тогда что-нибудь и выйдет. Сходи в III-е Отделение и узнай.

— Да я там никого не знаю.

— Постой, мы пошлем туда Родионова, он там кое с кем знаком и может разузнать в чём дело.

Родионов, Александр Николаевич, был его товарищ, человек знакомый со всеми и везде. Явясь, по зову Климова, и выслушав поручение, он отправился в III-e Отделение, но там случайно попал на самого статского советника Горемыкина, заведывавшего секретною частью, получил выговор и приказание: «прислать меня к нему для личных объяснений».

Являюсь в III-e Отделение, сижу между голубыми мундирами час и более, — зову нет. Прошу доложить — говорят, что занят. Посылаю г. Горемыкину мою визитную карточку, на которой написал, что я уволен моим начальством только на один час, сижу у него полтора часа, и если ему невозможно принять меня, то я явлюсь в другое время, а теперь должен отправиться на службу. Посланный возвратился с приглашением пожаловать в кабинет. Вхожу. Сидит господин довольно приличной наружности, с ленточкой Владимира в петлице. Кланяюсь.

— Здравствуйте! — обратился ко мне Горемыкин — это вы посылали чиновника Родионова за справкой?

— Я.

— Как же вы осмелились разведывать государственные тайны?

— Никаких государственных тайн я не посылал разведывать, а послал за справкой, почему III-e Отделение не отвечает на запрос лично обо мне Главного управления по делам печати, и послал с разрешения моего начальства, так как мне самому, как состоящему на службе, сходить было некогда.

— Кто вам сказал о сделанном нам запросе?

— Правитель дел главного управления по делам печати Капнист.

— Он не имел права вам этого говорить, а вы проверять его слова. Справка, о которой идет речь, составляет секрет.

— Для вас — да! для меня — нет! Ничего дурного сказать вы обо мне не можете: в политических демонстрациях я не участвовал, под надзором полиции не состою, к тайным обществам не принадлежу, образа мыслей, опасного для общества или для правительства, не придерживаюсь, по суду неопорочен, служба безупречна, поведение — вполне достойное офицера и гражданина. И всё это подтверждено в свидетельстве, выданном мне начальником Главного штаба и представленном мною в Главное управление по делам печати. Какие же, после этого, могут быть у вас секреты обо мне? Я не только к вам, но и к государю могу идти и просить, что мне нужно.

— Всё это очень хорошо, но вы затеваете издавать журнал, вы не одни будете издавать, у вас будут сотрудники?

— Да, будут.

— Кто именно, позвольте узнать?

— Мировой судья Ольхин, его брат, служащий в министерстве финансов, из литераторов: Павлов, Карнович, Кушакевич, Зарубин и другие.

— Это всё люди либерального образа мыслей, а Павлов даже был выслан. Вращаясь в среде подобных людей, вы легко могли проникнуться дурными идеями; нам нужно узнать это всё.

— Узнать было довольно времени, вы держите справку почти два месяца, а это меня разорить может.

— Позвольте, вы слишком себе позволяете… Только я один могу судить, сколько мне нужно времени для наведения справок о вас и ваших будущих сотрудниках… При таком образе мыслей, вы едва ли можете быть полезным руководителем народа и солдат.

— Предоставьте это знать моему начальству.

— Но!.. довольно!.. можете идти!..

Я отправился к начальнику Главного штаба и передал ему весь разговор мой с Горемыкиным. Он выслушал меня внимательно и сказал — «Михаил Николаевич Похвиснев кажется уже приехал, скажите в канцелярии, чтобы написали ему от меня письмо о вас».

16-го ноября, граф Гейден писал Похвисневу следующее:

«Во вверенное вам управление поступило ходатайство состоящего при Главном штабе поручика Мартьянова об утверждении его в звании редактора журнала «Солдатская Беседа». Признавая необходимым, чтобы во главе издания, предназначенного для нижних чинов, стоял человек, хорошо знающий быт солдата и его потребности, энергический и способный, могущий придать журналу соответственное видам военного министерства направление, и причисляя к разряду таких лиц поручика Мартьянова, я долгом поставляю обратиться к вашему превосходительству с покорнейшей просьбой: не признаете ли возможным ускорить утверждением помянутого офицера в звании редактора и о последующем почтить меня уведомлением».